Два императора
Шрифт:
— Вот не ожидал видеть тебя здесь, в Москве. Как ты отыскал меня?
— Язык до Киева доведёт!
— Ну, обрадовал ты меня, Пётр Петрович, вот обрадовал…
— Я ведь к тебе, князь, запросто, надолго приехал и Щетину привёз.
— Очень рад, скоро тебя я не отпустил бы.
— Ну, а как ты, видел невесту? А может, с собою привёз? — спросил Зарницкий у князя.
— Её нет больше в живых!.. — упавшим голосом ответил Сергей.
— Как! Умерла! Царство ей небесное! Хорошая была девица, примерная. Жалко… очень жалко! — Весёлость
— Несчастный я человек! А как я любил Анну, как любил… Зачем, зачем она умерла?
— Видно, Богу нужны хорошие люди! Ну, полно, князь, не унывай, что делать! Смерть — участь каждого. Одни умирают ранее, другие позднее — этой дорожки никто не минует!..
— А как я спешил к ней на ферму, думал увезти мою Анну в Россию, обвенчаться. И что же, безжалостная смерть отняла у меня всё счастие… — чуть не плакал бедный князь, закрывая лицо руками.
— Что делать, брат, моя судьба с твоею почти одинакова, — печальным голосом проговорил Зарницкий.
— Как, и ты?! — удивился князь.
— Да, брат, и я на старости лет влюбился, да ещё как, и, к сожалению, моя невеста…
— Умерла? — спросил Сергей.
— Да, брат, для меня всё равно что умерла!..
— Да объяснись, Пётр Петрович; я плохо тебя понимаю.
— Изволь, — тебе всё скажу, как попу на исповеди, всё открою.
Пётр Петрович рассказал про свою любовь к кавалерист-девице, как он сделал ей предложение и получил отказ.
— Так, братец ты мой, и расстроились все мои планы о тихой семейной жизни. Видно, не наше счастие; а как я любил эту женщину! Да что, и посейчас её люблю, и до самой смерти любить стану, — так закончил свой рассказ Зарницкий. Его рассказ несколько рассеял Гарина.
— Куда же уехала Дурова? — спросил князь.
— К отцу, а оттуда в свой полк… Ну, оставим про это говорить; скажи, давно не был у тебя Цыганов? — спросил Пётр Петрович.
Он ничего не знал о поступке Николая и очень удивился, когда Сергей, при одном имени Цыганова, побледнел и со злостью спросил:
— А разве ты видел этого подлеца?
— Да, дня три тому я видел его в Кремле. Да что тебе сделал Цыганов, за что ты на него так озлобился?
— А вот послушай и узнаешь, что он за гадина.
Гарин всё подробно рассказал Зарницкому о Николае Цыганове и его поступках.
— Да, так вот он какой! Ну, жалею, что я не приказал скрутить этого молодца, — выслушав рассказ, промолвил Пётр Петрович.
— Так он в Москве? Я найду его! И моя расправа с ним будет жестокая! Ведь из-за него Анна уехала в Австрию; там схватила она чахотку… Будь она в Петербурге, может, была бы жива… Своё несчастие я приписываю ему, и всё своё горе и муку я вымещу на этом подлеце, — покраснев от злобы, говорил князь. — Я до тех пор не уеду из Москвы, пока его не отыщу.
— Ну, брат, нелегко это сделать: Цыганов хитёр, как дьявол… — возразил князю Зарницкий.
— А вот посмотрим. Навряд он уйдёт от моей мести.
Князь
— О, если бы только мне его найти, — говорил Гарин, быстро расхаживая по своему кабинету, обращаясь к Петру Петровичу.
— Говорю, не найдёшь: он хитёр.
— Подкидыш безродный! Мы его взяли, пригрели, в люди вывели, и что же?!
— Эх, князь, сколько волка ни корми, он всё в лес глядит.
— Правда, вырастили мы, выкормили волка хищного.
— Брось ты о нём говорить, ведь только себя расстраиваешь; чёрт с ним, лучше собирайся в Каменки, — сказал приятелю Пётр Петрович.
— Я туда поеду, только не иначе как с тобою.
— Ну, я-то зачем? С какой стати?
— Как зачем? Ведь ты мой единственный друг, близкий товарищ.
— Спасибо, но, право, мне как-то совестно.
— Полно, Пётр Петрович, ты меня обижаешь.
— Ну, что с тобой делать? Пожалуй, поедем.
— Вот и отлично! Погостим в Каменках до осени, на охоту будем ходить, ты там скучать не будешь, будем вместе гулять. Решено, завтра выезжаем, приедем прямо к свадьбе, — сказал князь Сергей.
— Вот только что меня стесняет: ведь в Каменках твои родители живут аристократически, а я, сам знаешь, к аристократическим манерам не приучен, обращение моё солдатское, твоей матери, пожалуй, и не понравится: невзначай бухну какое-нибудь словцо! Ну, и нехорошо!
— Полно, Пётр Петрович, мы будем с тобою особняком, в отдельном флигеле жить.
— Разве так… А то, право, боюсь ехать. Да и недолюбливаю я такие дома, где ходят по нотам, говорят по нотам и едят по нотам. Я солдат и к деликатностям не привык.
Вошедший лакей прервал разговор двух друзей. Он каким-то таинственным голосом проговорил, обращаясь к князю:
— Ваше сиятельство, Николай пришёл.
— Какой Николай?
— Наш Николай, Цыганов-с.
— Что, что ты сказал? — не спросил, а крикнул удивлённый князь; он никак не мог допустить, чтобы Цыганов осмелился переступить порог княжеского дома.
— Докладываю вашему сиятельству, что Цыганов пришёл-с. В передней дожидается.
— Пусть, пусть войдёт.
— Слушаю-с.
Лакей вышел.
— Пётр Петрович, что же это? Как понимать? Я разыскиваю этого негодяя, чтобы избить его, как собаку, а он сам приходит? — с недоумением проговорил Гарин.
— Не понимаю, ничего не понимаю! Цыганов хитёр, бестия, может, задумал вывернуться как-нибудь.
— Ну, это навряд ему удастся.
Вошёл Николай Цыганов, не робким шагом приниженного человека, сознающего свою вину, а горделивой поступью. Не раскаяние было видно на его лице, а твёрдая сила воли и сознание своего собственного достоинства.