Два капитала: как экономика втягивает Россию в войну
Шрифт:
Ради этого проекта надо было стравить между собой балканских славян, чтобы ослабить их и потом взять под контроль одним ударом. Что, собственно, и произошло с Сербией в 1914 году, а болгары к тому времени так ослабли, что с радостью согласились стать союзниками Германии и Австро-Венгрии.
Турция погрязла в кредитах, которые щедро раздавались германским капиталом под перевооружение армии, и попала под внешнее управление. В результате Стамбул выдал государственные гарантии на постройку железной дороги Багдад — Берлин.
Естественно, что такой расклад не устраивал Британию, которая стремительно входила в экономический кризис. Привыкнув за последние сто лет быть самой индустриально развитой
В России после ликвидации крепостного права также началось развитие промышленности, и стал формироваться крупный промышленный и торговый капитал. Русское купечество конца XIX века контролировало целые сегменты мирового рынка. Например, биржевая цена на зерно зависела от российского капитала, вокруг мирового бизнеса по торговле российскими зерновыми создавались целые города. Так возникла Одесса, политэкономический смысл которой заключался в перегрузке на суда сельхозтоваров и зерна из Причерноморья, Бессарабии и Молдавии. Одесса — это точка перехода морского торгового пути в сухопутный и наоборот. Поскольку производство и торговля зерновыми были базовыми отраслями экономики Российской империи, то, соответственно, интенсивно развивались южные регионы страны. С целями развития промышленного капитала была проведена Столыпинская реформа по переселению безземельных и малоимущих крестьян в Сибирь и на Дальний Восток. Промышленный капитал, который формировался в России, имел доступ к безграничным ресурсам. Так зарождался новый тип российского промышленника — фабриканта, как их называли современники. Образ представителя российского промышленного капитала хорошо отображен в романе «Угрюм-река» Вячеслава Шишкова.
Итак, на кону стояла борьба за право лидировать в мировой промышленности — и из этой борьбы постепенно исключали Великобританию. Естественно, потеря первенства отражалась на внутренней политике. Внутри Британии набирали обороты социалистические и профсоюзные движения, правительство пошло на уступки — сократило рабочий день и внедрило пенсионное обеспечение. Война была нужна промышленности Британии не меньше, чем промышленности Германии. Государство стояло перед выбором: либо загрузить заводы военными заказами под будущие победы, либо спад производства обернется протестами и усилением профсоюзов с социалистами. Мировая биржа впервые сыграла свою зловещую роль — усилила желания всех игроков получить монополию.
Государство всегда втягивается в мировую войну с помощью капитала, потому что, как мы помним, капитал стремится к вечной экспансии. Капитал становится заложником собственной природы. Государство ограничено территориально и юридически, а капитал стремится действовать вовне. Капитал требует от государства защиты его инвестиций, причем на всех уровнях — дипломатическом, политическом и военном, в свою очередь государство, понимая стремления капитала к экспансии, начинает разыгрывать собственную партию. Крупный капитал становится инвестором в политические проекты, начинает финансировать их, вкладывается в издание газет и радиовещание. По мере роста информационных и коммуникационных технологий политика становится делом всеобщим. Граждан
Производство постепенно профессионализируется, и теперь, чтобы быть солдатом, недостаточно надеть форму и выполнять команды фельдфебеля — чем сложнее становится оружие, тем больше требуется подготовка солдат. Частный капитал, кредитуя перевооружение армии, влияет на образовательные процессы, потому что чем больше фабрик, тем больше квалифицированных рабочих, которые готовы изготавливать новые ружья, но при этом сами брать в руки ружья и непонятно за что воевать не намерены.
Государство по мере вползания в мировую войну всегда находится в кризисе. Можно сказать, что если государство эффективное и современное, то оно найдет способ не участвовать в ней.
Мировая война — это не только столкновение капиталов и политэкономический кризис в сфере всеобщей торговли и накопления капиталов. Мировая война — еще и кризис государственности как института. Во время мировых войн и после них происходит переосмысление многих явлений.
Так, в начале XX века повсюду наблюдается патриотический угар. В Германии намерены одним ударом покончить с Францией, а потом приняться за Россию: легендарный план Шлиффена предполагал, что война продлится всего восемь недель, — сначала мощный бронированный кулак заходит через Бельгию до Парижа, затем капитуляция Франции и молниеносная переброска всех войск на Восточный фронт, сокрушение российской армии и оккупация Западной Польши, Прибалтики и части Беларуси. Отличный был у Шлиффена план, но он не учитывал, что у других участников тоже были свои планы.
Ура-патриоты во Франции также правили бал накануне мировой войны. Там тогда была республика — и никаких королей с императорами не было, но все парламентские партии агрессивно поддерживали колониальные приобретения и войну в Марокко.
Государства накануне мировых войн разогреты патриотически. Интенсивное развитие экономики, связанное с перевооружением и освоением новых рынков, приводит к массовому социальному оптимизму. Гражданам кажется, что страна находится на вершине развития и надо всего лишь уничтожить противного конкурента — и наступит всеобщее счастье. СМИ, в свою очередь, работают на накачку такого ура-патриотизма. Государство чувствует единение с обществом в деле борьбы с внешним врагом и всячески подыгрывает таким настроениям.
В нормальном состоянии государство находится в постоянной коммуникации с обществом, в политике это выражается в наличии групп влияния. В среде агропромышленного капитала наблюдается стремление защититься таможенными пошлинами, а банковский капитал, в свою очередь, требует открытия рынка для свободного движения финансов, при этом снизу на государство давят маловлиятельные, но многочисленные движения народных масс — профсоюзы, общественные организации, массовые партии левых и анархистов. И вот государство решает вместо повышения эффективности управления включить режим ура-патриотизма. Ведь несложно потерпеть всего восемь недель, чтобы победить. Всего два месяца лишений — и победа, а вместе с ней — новые колонии, рынки для сбыта товаров, высокие зарплаты и слава.
Хотя в мировой войне и не бывает победителей, каждая сторона считает, что выйдет победителем именно она. Эта наивная вера является оборотной стороной пропаганды ура-патриотизма и потакания шапкозакидательству. Так, государство на втором шаге начинает верить в пропагандистскую картинку, которую само и нарисовало. Такое поведение прямо свидетельствует о глубоком кризисе. Когда все проблемы и просчеты списываются на происки врагов — это тревожный звоночек, такой же, как и патриотический экстаз государства и общества.