Два лика одиночества.
Шрифт:
– И что? – хрипло спросил рыцарь, до побелевших костяшек сжимая ручку кружки, жалобно поскрипывающую в его пальцах.
– Что-что… Казнили их, конечно. Парню одного удалось добиться – чтоб их перед костром удавили, а то б горели заживо… Гундольфа на следующий же день повысили в звании – за доблесть и верность Ордену, да только ему ж от того не легче… А перед тем выговор объявили, что такое в родной семье прохлопал ушами… Эй, парень, ты куда? Я ж еще не все рассказал!
Грифон вылетел из свежепостроенной таверны быстрее стрелы. Вскочил на лошадь и помчался
Его душили злые слезы. О, как же он ненавидел в тот миг Маар-си и эту тварь Левиафана! Отец, мать, сестренка… ведь ни за что он их подставил! Ох, отец… ну что же ты так неосторожен был? Ведь понял, что сына подменили, почему не подумал, что если в замке приняли на веру, то нельзя так, напрямую? Мама… сестренка…
Ветер бил в лицо, срывая слезы со щек.
Гундольф остановил коня у небольшого озерца. Спрыгнул на землю, бросил повод – уйдет, так уйдет, теперь-то какая разница? Подошел к спокойной, зеркальной глади, вгляделся в свое отражение – и неожиданно увидел рядом с собой отца, мать и сестру.
– За что?!? – Он рухнул на колени, крича и проклиная всех известных ему богов и демонов…
К дому, где они все жили, рыцарь вернулся уже затемно. Машинально улыбнулся Арне, встретившей его при входе, бросил что-то ободряющее сидящему в темном углу гостиной Мантикоре, ответил на какой-то ничего не значащий вопрос Эстиса, который в тот вечер решил остаться и переночевать в своем старом доме, а не в замке, и, сославшись на усталость, ушел в свою комнату, где быстро собрал все необходимое в дорогу и лег, чудовищным усилием воли заставив себя заснуть – он понимал, что скоро ему потребуются все силы…
– Сегодня красивая ночь, – негромко проговорил Змей, откидываясь на спинку стула и задумчиво глядя в окно. – Небо темное, а звезды яркие…
– В такие ночи как никогда веришь в то, что вокруг нас полно всего того вечного, прекрасного и доброго, чего мы не замечаем в суете дней, но что наполнило бы нашу жизнь смыслом, обладай мы способностью видеть по-настоящему… – грустно согласилась Арна. – Эстис, ты не хочешь пойти прогуляться под этими звездами?
– Ты читаешь мои мысли? – полушутя спросил граф, поднимаясь на ноги и улыбаясь. – Я как раз хотел предложить это.
– Я не читаю мысли, – Танаа тоже встала, поправила повязку. – По крайней мере – твои, по крайней мере – сейчас…
– Я рад. Потому что я хотел бы сказать тебе свои мысли вслух, а не чтобы ты их случайно прочитала.
– Идем.
Они шли молча, наслаждаясь стрекотом кузнечиков в траве, мелодичной перекличкой ночных птиц, чистейшим воздухом, наполненным ароматом трав и цветов, прекрасными в своей простоте мотыльками, чьи крылья серебрились в свете луны…
В молчании они дошли до ручья, блестящей лентой пересекающего поле. Эстис опустился на колени у воды, зачерпнул пригоршнями, сделал глоток…
– Холодная и вкусная, как в моем детстве… – чуть
– Ты бы хотел вернуться в детство. – Арна села на траву рядом с ним.
– Иногда – да. Не думать обо всем, о чем вынуждено постоянно думать сейчас, жить сегодняшним днем, упиваться своими маленькими радостями, и печалиться о своих маленьких горестях… Не знать боли потери и всего прочего… Да, иногда я хочу этого.
– А я не помню детства, – неожиданно для себя сказала Танаа. – Я помню себя с семи лет. Наша деревня… на нее напали какие-то плохие люди, не то разбойники, не то еще кто-то… Сожгли все дома, а я успела спрятаться в подполе. Меня оттуда Ваген вытащил, он потом стал моим учителем. Я просидела в подвале несколько суток, и когда он меня нашел, была уже едва живая. И не видела… я в том подвале потеряла зрение, потому что было абсолютно темно, и это наложилось на ужас и боль. Так бывает – редко, но бывает. Он тогда отнес меня в долину Дан-ри и сказал, что я могу стать Танаа, одной из них. Я согласилась – у меня все равно никого, кроме Вагена, не было. Так я осталась в монастыре… А что было до того – не помню.
– Зато теперь у тебя есть не только учитель, но и друзья, и брат, и те, кто тебя любит, – тихо, как-то осторожно проговорил Эстис.
– Да… – Арна тихо рассмеялась. – Я так благодарна Создателю за все это – за Грима, за Гундольфа и Талеаниса, за тебя и всех остальных… И за жителей твоих земель и за то, что вся эта история с наемниками благополучно закончилась…
– Что же ты собираешься делать теперь? – Змей чуть ли не затаил дыхание.
– Продолжу свой путь, – просто ответила девушка, раскрывая ладонь – откуда-то сбоку выпорхнула маленькая птичка и доверчиво уселась на пальцы, что-то чирикнув. Арна легонько подула – птичка подпрыгнула, еще раз чирикнула и опустилась обратно.
– А ты не хочешь… остаться здесь? – с затаенной надеждой спросил Эстис, глядя куда-то чуть в сторону. – Здесь ведь красиво, и люди тебя любят, и все рады будут, если ты останешься… И я рад буду… – еле слышно добавил он.
– Остаться? Ох, Эстис… Может, я и хотела бы, но это не так просто, – Танаа откинулась на спину и подняла руку над собой – птичка чирикнула на прощание и сорвалась в ночное небо.
– Почему? Ты можешь поселиться в замке, а если не хочешь – так тебе построят любой дом, какой ты только захочешь. И…
– Ты же не это хочешь сказать, – она мягко прервала его.
– Да, наверное… Арна, ты же умеешь читать в людских душах, – Змей придвинулся чуть ближе. – Ты же знаешь, что я больше всего на свете хочу, чтобы ты осталась…
– Знаю, но…
– Я люблю тебя, – выпалил он, неожиданно даже для самого себя. – Я думал, что после смерти жены никогда ни с кем не буду, и не полюблю, и не женюсь, потому что это будет предательством ее памяти, но ты прекрасно лечишь такие раны своей улыбкой… Я чувствую, что она понимает меня и не хочет, чтобы я всю жизнь оплакивал ее… Арна, я полюбил тебя… и я хочу, чтобы ты стала моей женой. Ты светлая такая… я…