Два одиночества
Шрифт:
Хотелось домой. Вернуться в привычные стены, закрыться, спрятаться.
Пять лет семейного одиночества подготовили к самоизоляции, но только не к путешествиям. Куда понятнее было мерить шагами расстояние от кухни до туалета. Перестилать постель, готовить ежедневно праздничный ужин.
Коля вечно выпрашивал наггетсы. Кормить полуфабрикатами такого малыша она не решалась, так что брала свежую грудку, обваливала в яйце, потом в панировке и жарила до готовности.
Она всё знала о доме, о быте и, когда-то
Какие ей путешествия? Какой номер люкс с джакузи на балконе?
Какой?..
Таня включила воду, набрала в трясущиеся ладони и окунула лицо.
Ничего, когда-то она и это умела. До замужества побывала в Мексике и на Мальдивах, видела Прагу, Дрезден, Брно.
А теперь, в двадцать пять, когда весь мир должен был открываться, Таня хотела его закрыть, заморозить и оставить до лучших времён.
Когда только эти времена ожидались?
Она промокнула лицо полотенцем, полезла за патчами, уронила всю банку. Хорошо – не открыла.
Разместилась на балконе на лежаке, ловя уходящие лучи закатного солнца.
Прибой шумел крутыми волнами, доносилась музыка и разговоры. Таня гнала мысли о прошлом, вслушивалась в настоящее.
До носа долетел запах курева. Таня поморщилась, открыла глаза. Дым шёл с балкона под ней.
Вот же гады! Вот сволочи, а! Ну зачем портить всё своей вонью? Ведь такие тут приятные запахи: моря, влаги, цветов.
И правда, пахло невероятно. Сладковатые, сочные и свежие нотки растений смешивались с солоноватыми, яркими. Лёгкий ветер гладил открытую кожу, ещё тёплый, подогретый лучами.
– Да. Да. Хорошо.
Таня приподнялась. Голос принадлежал кому-то знакомому. Всё с того же балкона. Дым прекратился. Голос ушёл.
А может быть, это тот седовласый?
Таня закатила глаза. И чего она к нему привязалась? Он же явно женат и куда её старше.
Угомонись.
К ужину она подготовилась капитально: босоножки с танкеткой, коротенький сарафан, украшения. Серьги оттягивали мочки, звенели, переливались. Накладные ресницы угрожающе хлопали, губы склеивались от яркого блеска.
В конце концов, какой курорт без романа? А без всех дамских штучек кого можно тут ухватить? Нет, конечно, малолетние красотки могли и не краситься, не одеваться. Да что там – это им только сыграло бы на руку. Ещё не тронутые целлюлитом тела, уже подёрнутые загаром, рассаживались по столам, улыбались.
Таня исподлобья смотрела на конкуренток, которым конкуренцию не составить. Сочные, подтянутые, живые. Они бесстыдно выхаживали в до неприличия коротеньких шортах, садились и оставались такими же идеальными.
Таня сурово оглядела собственные ляжки, растёкшиеся по стулу. Неприятные ямочки напомнили, что ей двадцать пять. Это казалось таким огромным числом – скоро будет и тридцать, а там и к земле привыкать.
Уже
От этого ей было стыдно. Все бабы сами рожают, а она! Вроде же молодая, а пришлось разрезать.
Сына ей сразу к груди не прикладывали, отнесли, чтоб помыть.
А потом, раскроенная внизу, Таня увидела мальчика. Маленького, сморщенного, со взглядом пустым и холодным.
Она ещё себя долго корила. Это же сын! Сын твой!
Таня его, конечно, прижала. А то как? Но казалось, это кто-то чужой, не малыш, сидевший в ней девять месяцев.
Выбор на шведском столе был хорошим. От фруктов, нарезки и салатов, до разнообразного мяса и морепродуктов.
Таня ухватила клешню омара, пасту и сборный салат. Накидала в миску рукколы, черри, сухариков. Полила пряным соусом и посыпала сыром.
Ела с давно забытым удовольствием. До развода Таня придерживалась диеты – муж строго следил за фигурой. Не за своей. Его повисшее брюхо перекрывало ремень, но никому не мешало.
Тане надлежало быть стройной. Надлежало подчёркивать его презентабельность. А что могла подчеркнуть жирная жена?
После развода Тане было не до изысков. Брала готовую еду, иногда даже не разогревала.
А тут, каждый кусочек становился феерией. Таня зажмуривалась, долго жевала, смаковала от первого укуса и до глотка.
Наевшись, она ещё долго облизывалась на роскошный выбор пока не съеденных блюд, у одного из которых завиднелась знакомая голова.
Таня узнавала его пока по причёске, по яркой седине коротких волос. Она даже не видела его лица, так, мельком бросила пару взглядов.
Он возвышался над фруктами и накладывал поверх мяса. Высокий, с рельефными икрами.
Таня выпрямилась, одёрнула юбку.
Седовласый направился к пустому столу и, не поднимая головы, приступил к поеданию. Ел он отважно. По-другому не скажешь. Жевал мясо так, как, бесспорно, делали викинги.
Наконец Тане удалось немного разглядеть черты оказавшего, на удивление, молодым лица. Под тёмно-русыми дугами бровей светлели переливчатые глаза. То они казались голубыми, то, стоило углу света смениться, зелёными.
От разглядывания отвлёк громкий смех молодых подружек. Тех самых, с ножками, шортиками, телами. Таня глянула на них, стушевалась – зачем-то все пятеро пялились на неё. Это всё потому, что она старая и некрасивая? Вдруг накладные ресницы показались нелепыми, давно съеденный блеск – не к месту. Это же, в конце концов, Турция. Здесь солнце, вода и пляж. На кой вся эта косметика, которую смоет потом ещё до того, как это сделает море.