Два романа о любви (сборник)

Горзев Борис

Поэтому чертовски интересно: что же дальше?

Из компьютерной переписки:

«Биче, дорогая моя, не успела ты с Джино прилететь из Барселоны, а я уже собираюсь к вам. Отпуск начался. Короче, 20-го сентября вылетаю к вам в Милан рейсом AZ-561, прилет в Мальпенса в 21–05 по-вашему. Ты меня встретишь? Не беспокойся: если устала или что-то еще, то я прекрасно доберусь сам, не проблема.

Теперь вот что. Тебе на днях должны позвонить на мобильный и затем доставить (домой или на работу – это как тебе удобнее) конверт.

Что внутри его, не смотри, это мой сюрприз. Прилечу – узнаешь. Вытерпишь? Я так прикинул, что доставка из Милана в Милан – это проще и дешевле, чем мне через Москву. Я всё оплатил (кроме благодарности за услугу, у нас это называется «чаевые», то есть дать человеку на чай). По-моему, я очень разумен. Объяснения на месте.

Целую. Привет мальчишкам. Твой Петя».

«Мой разумный Петя! Конечно, я тебя встречу. К доставке сюрприза готова, чаевые доставщику дам, хотя у нас это не очень принято, мы не Испания, откуда я недавно вернулась с гастролей. Там в отелях именно так – чаевые. А в остальном нормально.

Мальчики сдают экзамены, готовятся дома и сдают. Все в напряжении, так что твой приезд очень кстати, мужчина в доме – это для них будет как громоотвод, а то, кажется, я их совсем затиранила (мое «ha tirato fuori un» ты сможешь перевести в уме?). Ничего – лишь бы поступили в консерваторию, в наше училище, а затем я расслаблюсь, стану нежной и ласковой. А с тобой – не беспокойся, я давно такая, если помнишь.

Я тебя очень жду. Твоя Биче».

Как и обещала, Биче встречала в аэропорту. Они сели в «ауди», приехали домой, и, едва войдя в квартиру, Петр услышал звуки рояля.

– Кто? – спросил он.

– А ты уже не различаешь? Это Джино. Он молодец, хотя еще не как Джузеппе, конечно.

– И что он сейчас играет?

– Мучает Бетховена, сонату номер десять… Дьявол, темп не держит!.. Ладно, Петя, иди в ванную, мы ждем тебя в гостиной…

Приведя себя в порядок, он вышел туда. Всё по-старому, всё знакомо, и это чудесно. Ощущение, будто вернулся домой. Усталый Джино сидел уже на диване. При виде Петра он встал и, пожав протянутую ему руку, сказал: «Добрый вечер, синьор Пьетро», на что Биче мягко упрекнула его:

– Я тебе уже говорила, мы с Пьетро без «синьоров» и вообще на «ты». Хочешь – будь так же. Этот мужчина – наш давний и большой друг, он просто Пьетро, по-русски Петер, а лучше Петя. Пе-тя, запомни.

Мальчик почему-то покраснел, кивнул и пробурчал: «Va bene, то есть «ладно».

Вскоре из детской комнаты появился еще более вытянувшийся Джузеппе, когда-то подросток с кудряшками, а теперь почти юноша, хотя по-прежнему курчавый. У него, как выяснилось, завтра очередной экзамен, второе прослушивание, последнее.

– Волнуешься? – спросил Петр.

– Ну, немного. А так… не очень.

– Джузи у нас молодец, человек без нервов, – погладила его по плечу Биче. – Так музыкант и должен – внешне спокойно, всё в себе.

Возникла Стефания, сообщила, что ужин почти готов, будет через десять минут. Подавать? Биче что-то сказала ей, а Петр попросил Джузеппе:

– Пока нас не пригласили к столу, можешь сыграть мне

одну вещь? Какую? Помнишь, когда мы с тобой познакомились, еще в Леньяго, ты как раз разучивал Моцарта, на клавесине, помнишь?

– Помню, – кивнул Джузеппе, – я готовил для маэстро Антонио аллегро Моцарта, аллегро из концерта для клавесина номер один-три.

– Сыграй мне это, а? Именно это.

– Так понравилось? – включилась в их диалог Биче.

– Да, так. Это вышло для меня тогда чем-то особенным. Тогда – для меня далекого от музыки. То есть человека недалекого и невежды, как говорит мой папа. Короче, до меня дошло.

Биче усмехнулась:

– Твой папа, несомненно, прав. И почему ты мне нравишься? Ладно, и что до тебя, невежды, тогда дошло?

– Что есть музыка как явление, сама по себе. Что это выше меня. Но она меня не принижает, а зовет к себе. Как-то я это почувствовал. А как – сам не знаю. Моцарт, Джузеппе за клавесином… Не знаю, как объяснить, в общем. Музыка, да. Я еще подумал тогда: такую музыку играть бы по утрам и чтобы так начинался день.

– Джузи, так уважь проснувшегося человека, будь любезен! – улыбаясь, попросила Биче.

И опять, как тогда в Леньяго, в музейной комнате старика Антонио, опять полились звуки – веселые, будто щекочущие, будто детская шалость, радость, и всё. Да-да, такую музыку играть бы по утрам. Чтобы, проснувшись, слышать это самое клавесинное аллегро юного Моцарта, и чтобы так начинался день, и чтобы так было всю жизнь, и тогда ничего плохого или страшного никогда не случится, никогда…

За ужином, когда ели в общей тишине, как тут принято, Петр вдруг хлопнул себя по лбу, сделав вид, что вдруг вспомнил что-то важное:

– О, как это я забыл! А мой сюрприз? Биче, дорогая, где мой конверт?

– Да вон он, тебя дожидается! – Она кивнула на шкафчик напротив обеденного стола. – За стеклом, видишь?

Петр встал, принес, опять уселся и торжественно заговорил, вскрывая конверт:

– Так, и что тут у нас? У нас тут… – И вытянул яркие цветные бумажки. – Это что, Джино и Джузи? Ну-ка, глядите!

Джино зашелся от радости:

– Мама, мама, это же билеты на футбол! Я так мечтал, мама! А ты… О, синьор! То есть Петя! Петя, спасибо! Это мне, мой билет? На когда? Мама!

Петр не понял, при чем тут мама. Но она тут же объяснила:

– Я считаю, ему еще рано ходить на матчи. Маленький. И с кем, ведь не один же! А я не болельщица, поэтому…

– Поэтому он идет со мной, завтра, – спокойно сказал Петр. – Это решено. Мы мужчины, а нормальные мужчины ходят на футбол и в Милане болеют за «Милан». Правда, Джино?

– Правда, только так! – крикнул мальчик, на что Биче не могла не прореагировать:

– Джино, что за крики за столом? Ладно, мужчины, идите, отпускаю. А когда, между прочим, когда это ваше сумасшествие?

– Завтра, – повторил Петр, – завтра, на Сан-Сиро, мы играем с «Удинезе», в девятнадцать ноль-ноль, там написано. – И глянул на Джузеппе: – А ты что молчишь, Джузеппе? Не рад?

– Он не болельщик, – с сожалением ответил за него Джино. – Вот ведь дурень! И как это можно – не болеть за «Милан» и вообще не интересоваться футболом?