Два секрета для бывшего
Шрифт:
Только одно непонятно: зачем ей было разбивать телефон? Скорее всего мать что-то сказала… И они подрались. Нет, не представляю Катю, размахивающую кулаками. А вот мать — вполне.
— Аркадий Павлович, — поворачиваюсь к помощнику. Тот уже дремлет. Замучил я его конечно. Он тоже очень устал. Но сейчас он единственный, кому я хоть как-то доверяю.
— Да? — просыпается тут же. И вид, будто и не дремал. Меня это немного забавляет.
— Простите что разбудил, —
— Разумеется.
Мы подъезжаем к воротам больницы. Скорая с бесшумно мигающими огоньками останавливается возле крыльца здания, и оттуда выходят несколько медработников. Они быстро выгружают бокс с ребенком, а мой автомобиль как раз паркуется неподалеку. Я бегу следом, однако, к моему удивлению, меня в здание не пускают! Какая-то тетка в белом халате встает передом мною и протягивает вперед ладонь:
— Мужчина, сюда нельзя.
— Там мой сын! — рявкаю, пытаясь обойти тетку. Но та не сдается:
— Его везут в детскую реанимацию, и там вам не место. Ему окажут всю необходимую помощь!
Твою мать! Кому я только деньги платил, что не могу обойти какую-то вахтершу! С другой стороны, вся информация у врачей есть, а я… Их понять можно. Занесу какую-нибудь заразу. Потому что где я только не был в своем пальто! Видя что я стою в нерешительности, тетка продолжает:
— Вы можете зайти через главный вход, там вам все объяснят и расскажут.
Я киваю и отхожу в сторону, и тяжелая железная дверь закрывается. Аркадий Павлович стоит неподалеку.
— Я домой, а вы держите руку на пульсе. В шесть вас сменит Артемьев.
Артемьев — мой второй помощник. Он конечно не так хорош как Аркадий Павлович… Но пока так. Я возвращаюсь к автомобилю, и тут понимаю, что спать хочу просто смертельно. Завтра поговорю с Катей. И выясню что они там с матерью не поделили. Надеюсь что они друг друга не убьют за ближайшие часов восемь.
Глава 18. Катя
Глава 18. Катя
С трудом выпроваживаю Елизавету Сергеевну. От ее приторных, сладких как мед, слов, меня уже тошнит. Я не верю этой женщине ни капли! Лицемерка, которая переигрывает! И сто процентов опасная. Для меня, для Коти. Но конечно же я не демонстрирую свое истинное отношение, пусть думает что я идиотка. Однако и к ребенку ее не подпускаю.
Когда наконец удается с ней вежливо попрощаться, я буквально без сил падаю на кровать, чувствуя себя заболевшей. Это все нервы. Голова раскалывается.
Котя хнычет, тоже устал от плотного общения с прибабахнутой бабушкой. И хотя я так и не позволила ей к нему приблизиться, он недоволен. Плачет, капризничает… Я меняю ему подгузник, затем беру на руки и долго укачиваю…
Не
— Здравствуйте, Екатерина, как ваши дела? — заглядывает в комнату, доброжелательно улыбаясь. В руке какая-то сумка. А вот вид — уставший.
— Здравствуйте, заходите, — я держу на руках Котю. Он продолжает капризничать и елозит, выгибаясь, однако вошедший помощник Германа заставляет его отвлечься. — вроде все нормально. Если не считать пары нюансов…
— Вам всего хватает? — его взгляд падает на стоящие возле стены пакеты — это подарки Елизаветы Сергеевны. Я их переставила подальше, даже не заглядывала внутрь. А то что она вытащила, все эти комбинезоны, запихала обратно.
— Нормально все вроде, — я раздумываю, стоит ли рассказывать Аркадию Павловичу про вчерашний конфликт… Лучше конечно сразу позвать Германа. Вот только поверит ли он? Да и Елизавета Сергеевна вела себя сегодня доброжелательно…
— А Герману Александровичу передали что у вас проблемы с телефоном… — он вытаскивает из чемодана запакованную в пленку коробку с изображением откушенного яблока. У меня падает челюсть…
— Это айфон?
— Да, совсем новый… — улыбается.
— Мне не надо. Вы эти деньги, пожалуйста, потратьте на Мишу. Мне не нужны такие подарки… — я перекладываю Котю в кроватку и возвращаюсь на свое место. Аркадий Павлович слегка теряется, но тут раздается голос Германа. Он заходит в комнату следом и, усмехаясь, произносит:
— Дают — бери, бьют — беги. Слышала такую поговорку, Катя? Новая симкарта прилагается.
Меня охватывает смущение, а Аркадий Павлович аккуратно кладет коробку с айфоном рядом со мной на кровать и выходит. Мы остаемся с Германом наедине в комнате. Я чувствую как у меня пылают щеки. И почему я так на него реагирую? Ну не могу же я до сих пор быть в него влюбленной как дурочка?
— Извините, — мычу про себя. Я смотрю на коробку с телефоном, обтянутую пленкой, и слезы почему-то начинают литься у меня из глаз. Я не понимаю, что со мной… Хотя — понимаю, — Мне не нужны дорогие подарки. Что с Мишей? Вы обещали ему выделить борт… А в итоге я тут сижу и ничего не знаю.
— Катя, тише! Он в Москве, его готовят к операции, — он смотрит на меня несколько секунд, затем садится рядом и вдруг меня обнимает! Он прижимает меня к себе и начинает как-то по-отечески гладить плечо, спину, проводит горячей ладонью по волосам. И я вдруг понимаю, что ему меня жалко! И от этого мне почему-то становится совсем плохо. Теперь еще больше больше жалко себя. Как же мне не хватало этого простого человеческого объятья! Почему же Герман со мной так поступил тогда? И почему сейчас так себя ведет? Я плачу… Вздрагиваю, уткнувшись лицом ему в плечо…