Двадцать четвертая буква
Шрифт:
– Весьма впечатляюще, отец. Мало кто способен его уловить. Я там родился. На одном из островов.
– Я изучал лингвистику и историю искусств. А какой остров?
– Патмос.
– А, священный остров. То самое место, где Иоанн Богослов писал свои Откровения.
Мужчина промолчал.
– Странно, – продолжал отец Каллахан, – что вы принадлежите к Епископальной церкви, а не к Греческой православной.
– Я не принадлежу ни к той, ни к другой. Где письмо?
– Письмо? Какое письмо?
– То, которое написал
– Вы, вероятно, ошиблись.
– Где письмо? Отвечайте!
– Так это вы убили ту молодую женщину, Александрию Коул.
– Я и вас убью. Где письмо?
Мужчина вытащил пистолет.
– Прошу вас, как и исповедь, оно предназначено для слуха Божьего… и его всепрощающего сердца.
Мобильник отца Каллахана звонил, эхо отражалось от самых дальних уголков старого храма. Отец Каллахан повернулся, собираясь подбежать к телефону. Чужак дважды выстрелил священнику в спину. Пули ударили отца Каллахана, будто кувалды, и он упал.
Секунду отец Каллахан лежал на мраморном полу. А потом медленно пополз к алтарю. Он знал, что у него шок. Тьма надвигалась, а в ушах продолжал биться звонок телефона. Он уже не мог ползти и замер у первой ступеньки, положив голову на прохладный камень.
Отец Каллахан чувствовал, как из его заднего кармана вытащили бумажник, как обыскивали карманы пиджака. Лежа на животе, он ощутил, как мужчина перешагнул через него и направился к алтарю. Что-то хрустнуло. Он слышал, как позвякивают монеты и шуршат бумажки – убийца забирал деньги из ящика для пожертвований.
Отец Каллахан сражался с наступающей тьмой.
«Старается изобразить ограбление».
Глаза жег пот. Каллахан чувствовал, как сердце выкачивает его кровь на пол. Одна пуля прошила грудь насквозь, справа, и жизнь Каллахана вытекала на белый мрамор. Через полминуты кровавая лужа доползла до лица.
Стрелок распахнул дверь в кабинет Каллахана и принялся обыскивать его письменный стол. Он вытряхивал ящики и просматривал бумаги.
Отец Каллахан чувствовал, как стучит его сердце. «Не отключайся. Шон О’Брайен будет с минуты на минуту. Держись. Просто дыши. Спокойно. Вдох и выдох… дыши».
В рот натекла кровь, кишки бурлили, подпитываемые страхом и адреналином. Отец Каллахан обмакнул палец и начал писать на белом мраморе. Рука тряслась, и он сосредоточенно удерживал палец, не позволяя ему дрожать. По лицу катился пот. Легким не хватало воздуха. Палец медленно двигался по мрамору, оставляя кровавую записку.
Мужчина в кабинете священника заметил свет фар, пробежавший по окну. Он выскочил из кабинета и пробежал мимо отца Каллахана к задней двери, подошвы громко стучали по каменному полу. Мужчина шагнул во тьму, оставив дверь открытой.
Отец Каллахан писал и шептал:
«Отче наш, сущий на небесах… да святится имя Твое… да приидет Царствие Твое… да будет воля Твоя и на земле… как на небе…»
Снаружи ударил гром,
«Держись. Пиши!»
Силы исчезали, энергия – жизнь – вытекала сквозь поры. Священник мог только смотреть. Он взглянул на витражные окна, подсвеченные молнией.
«…И прости нам долги наши… как мы прощаем должникам нашим…»
Отец Каллахан ощущал прохладу ночного воздуха, тьма и сырость влетали в открытую дверь и будто призрачными пальцами касались его лица. Мерцали свечи, по всему храму плясали свет и тени.
Ударил гром, церковь тряхнуло у основания.
Отец Каллахан смотрел на витражное окно, за которым в темном небе вспыхивали молнии. В их сиянии он видел лик Христа в витраже.
«…И не введи нас в искушение… но избавь нас от лукавого… Аминь».
Молнии погасли, но мысленный взор отца Каллахана еще несколько секунд удерживал лицо на стекле. А потом образ исчез, будто греза. Указательный палец священника дрогнул и замер.
Капля крови упала с кончика пальца отца Каллахана и разбилась о мрамор.
18
О’Брайен выруливал на парковку церкви Святого Франциска и думал о том, когда он последний раз был на службе. Через пару месяцев после смерти Шерри.
Он переехал обратно, в центральную Флориду, и пытался восстановить связь с тем окружением, в котором он вырос. Отец Каллахан был частью этого окружения, одним из тех людей. Исключительный человек, который любит беззаветно и живет полной жизнью, Каллахан вплетал свое служение Господу в отношения с людьми. Когда О’Брайен пытался как-то принять смерть жены, отец Каллахан был с ним рядом.
«Самое важное – любить и быть любимым, – припомнил О’Брайен слова священника. – Это в твоем сердце, Шон. Именно это делает тебя хорошим детективом. Справедливость берет начало в добродетельном сердце. И оно никогда тебя не покинет. Таланты уйдут. Даже память может уйти, но сердце останется верным, потому что оно – это ты».
В какой-то момент где-то в водовороте войны в Персидском заливе между подсчетом убитых на улицах, гнусным злом мутноглазых убийц, которых он выслеживал, и смертью жены – где-то там О’Брайен потерял что-то важное. И отец Каллахан старался помочь ему обрести это снова.
«Может, у него и получится», – подумал О’Брайен.
Может, отец Каллахан сидит у себя в кабинете, потягивает ирландский виски и не слышит звонков телефона.
Может, все полицейские инстинкты О’Брайена, все предчувствия – лгут.
Может, Сэм Спеллинг и вправду умер от осложнений после операции.
Может, если бы он сам одиннадцать лет назад сделал все как надо, сейчас ему не нужно было бы спасать жизнь доброго, любящего человека – жизнь священника. «Господи, только бы я успел вовремя!»