Двадцать лет спустя (часть первая) (худ. Клименко)
Шрифт:
— Мошенник!
— Эй, сударь, осторожнее в выражениях, прошу вас, потому что если вы скажете еще словечко в этом роде, то, будь вы маркиз, герцог, принц или король, я вам вколочу ваши слова обратно в глотку, слышите!
— Ну, ну, — сказал предводитель, — невозможно ошибиться, сразу слышно, что говорит гасконец и, значит, не тот, кого мы ищем. На этот раз не удалось! Едем! Мы с вами еще встретимся, господин д’Артаньян, — заключил предводитель, возвышая голос.
— Да, но уже не при таких удобных для вас
— Ладно, ладно! — сказал голос. — В дорогу, господа!
И отряд всадников, ворча и ругаясь, исчез в темноте, повернув в сторону Парижа.
Д’Артаньян и Планше стояли еще некоторое время настороже; но так как шум все удалялся, они вложили шпаги в ножны.
— Видишь, дурень, — спокойно обратился д’Артаньян к Планше, — они вовсе не до нас добирались.
— А до кого же тогда? — спросил Планше.
— Ей-ей, не знаю! Да и какое мне дело? У меня другая забота: попасть в монастырь к иезуитам. Ну, на коней, и постучимся к ним! Будь что будет, не съедят же они нас, черт побери!
И д’Артаньян вскочил в седло.
Планше только что сделал то же самое, как вдруг на круп его лошади свалилась неожиданная тяжесть, от которой лошадь даже присела на задние ноги.
— Эй, сударь, — закричал Планше, — сзади меня человек сидит!
Д’Артаньян обернулся и в самом деле увидел на лошади Планше две человеческие фигуры.
— Нас сам черт преследует! — воскликнул он, обнажая шпагу и собираясь напасть на новоприбывшего.
— Нет, милый д’Артаньян, — ответил тот, — это не черт, это я, Арамис. Скачи галопом, Планше, и в конце деревни сверни влево.
Планше с Арамисом за спиной поскакал вперед, и д’Артаньян последовал за ними, начиная думать, что все это фантастический и бессвязный сон.
X. Аббат Д’Эрбле
В конце деревни Планше свернул налево, как ему приказал Арамис, и остановился под освещенным окном. Арамис соскочил на землю и трижды хлопнул в ладоши. Тотчас же окно растворилось, и оттуда спустилась веревочная лестница.
— Дорогой друг, — сказал Арамис, — если вам угодно подняться, я буду счастлив принять вас.
— Вот как! — сказал д’Артаньян. — Всегда у вас так входят в дом?
— После девяти вечера поневоле приходится, черт возьми! Монастырский устав очень строг!
— Простите, мой друг, мне послышалось, вы сказали «черт возьми»?
— Право? — засмеялся Арамис. — Это возможно; вы не можете себе представить, дорогой мой, сколько дурных привычек приобретаешь в этих проклятых монастырях и какие скверные манеры у всех этих отцов, с которыми я принужден жить. Что же вы не поднимаетесь?
— Ступайте вперед, я за вами.
— «Чтоб указать вам дорогу, ваше величество», — как сказал
Арамис проворно вскарабкался по лестнице и в одно мгновение очутился в окне.
Д’Артаньян полез за ним, но медленнее; видно было, что пути такого рода были ему менее привычны, чем его другу.
— Извините, — сказал Арамис, заметив его неловкость, — если б я знал, что вы окажете мне честь своим посещением, я приказал бы поставить садовую лестницу; а с меня и такой хватает.
— Сударь, — сказал Планше, когда д’Артаньян почти уже достиг цели, — этакий способ хорош для господина Арамиса, кой-как годится для вас, да и для меня тоже, куда ни шло. Но лошадям по веревочной лестнице ни за что не подняться.
— Отведите их под тот навес, мой друг, — сказал Арамис, указывая Планше на какое-то строение, стоящее среди поля, — там вы найдете для них овес и солому.
— А для меня? — спросил Планше.
— Вы подойдете к этому окну, хлопнете три раза в ладоши, и мы спустим вам съестного. Будьте покойны, черт побери, здесь не умирают с голоду. Ступайте!
И Арамис, втянув лестницу, закрыл окно.
Д’Артаньян с любопытством осмотрел комнату.
Никогда еще не видел он более воинственно и вместе с тем более изящно убранного помещения. В каждом углу красовались военные трофеи — главным образом шпаги, а четыре большие картины изображали в полном боевом вооружении кардинала Лотарингского, кардинала Ришелье, кардинала Лавалета и бордоского архиепископа. Правда, кроме них, ничто не напоминало о том, что это жилище аббата: на стенах шелковая обивка, повсюду алансонские ковры, а постель с кружевами и пышным покрывалом походила больше на постель хорошенькой женщины, чем на ложе человека, давшего обет достигнуть рая ценой воздержания и умерщвления плоти.
— Вы рассматриваете мою келью? — сказал Арамис. — Ах, дорогой мой, извините меня. Что делать! Живу как монах-отшельник. Но что вы озираетесь?
— Не пойму, кто спустил вам лестницу; здесь никого нет, а не могла же лестница явиться сама собой.
— Нет, ее спустил Базен.
— А-а, — протянул д’Артаньян.
— Но, — продолжал Арамис, — Базен у меня хорошо вымуштрован: он увидел, что я возвращаюсь не один, и удалился из скромности. Садитесь, милый мой, потолкуем.
И Арамис придвинул д’Артаньяну широкое кресло, в котором тот удобно развалился.
— Прежде всего вы со мной отужинаете, не правда ли? — спросил Арамис.
— Да, если вам угодно, и даже с большим удовольствием, — сказал д’Артаньян. — Признаюсь, за дорогу я чертовски проголодался.
— Ах, бедный друг! — сказал Арамис. — У меня сегодня скудновато, не взыщите, мы вас не ждали.
— Неужели мне угрожает кревкерская яичница с «теобромом»? Так ведь, кажется, вы прежде называли шпинат?