Двадцать лет спустя (изд. 1957г.)
Шрифт:
— Вы рассматриваете мою келью? — сказал Арамис. — Ах, дорогой мой, извините меня. Что делать! Живу как монах-отшельник. Но что вы озираетесь?
— Не пойму, кто спустил вам лестницу; здесь никого нет, а не могла же лестница явиться сама собой.
— Нет, ее спустил Базен.
— А-а, — протянул д'Артаньян.
— Но, — продолжал Арамис, — Базен у меня хорошо вымуштрован: он увидел, что я возвращаюсь не один, и удалился из скромности. Садитесь, милый мой, потолкуем.
И Арамис придвинул д'Артаньяну широкое кресло, в котором тот удобно развалился.
— Прежде всего
— Да, если вам угодно, и даже с большим удовольствием, — сказал д'Артаньян. — Признаюсь, за дорогу я чертовски проголодался.
— Ах, бедный друг! — сказал Арамис. — У меня сегодня скудновато, не взыщите, мы вас не ждали.
— Неужели мне угрожает кревкерская яичница с «теобромом»? Так ведь, кажется, вы прежде называли шпинат?
— О, нужно надеяться, — ответил Арамис, — что с помощью божьей и Базена мы найдем что-нибудь получше в кладовых у достойных отцов иезуитов.
Базен, друг мой! — позвал он, — Базен, подите сюда!
Дверь отворилась, и явился Базен; но, увидав д'Артаньяна, он издал восклицание, похожее скорей на вопль отчаяния.
— Мой милый Базен, — сказал Д'Артаньян, — мне очень приятно видеть, с какой восхитительной уверенностью вы лжете даже в церкви.
— Сударь, я узнал от достойных отцов иезуитов, — возразил Базен, что ложь дозволительна, когда лгут с добрым намерением.
— Хорошо, хорошо, Базен. Д'Артаньян умирает с голоду, и я тоже; подайте нам ужин, да получше, а главное, принесите хорошего вина.
Базен поклонился в знак покорности, тяжело вздохнул и вышел.
— Теперь мы одни, милый Арамис, — сказал д'Артаньян, переводя глаза с меблировки на хозяина и рассматривая его одежду, чтобы довершить обзор.
— Скажите мне, откуда свалились вы вдруг на лошадь Планше?
— Ох, черт побери, — сказал Арамис, — сами понимаете — с неба!
— С неба! — повторил Д'Артаньян, покачивая головой. — Не похоже, чтобы вы оттуда явились или чтобы вы туда попали когда-нибудь.
— Мой милый, — сказал Арамис с самодовольством, какого Д'Артаньян никогда не видывал в нем в те времена, когда он был мушкетером, — если я явился и не с неба, то уж наверное из рая, а это почти одно и то же.
— Наконец-то мудрецы решат этот вопрос! — воскликнул д'Артаньян. — До сих пор они никак не могли столковаться относительно точного местонахождения рая: одни помещали его на горе Арарат, другие — между Тигром и Евфратом; оказывается, его искали слишком далеко, а он у нас под боком: рай — в Нуази-ле-Сек, в замке парижского архиепископа. Оттуда выходят не в дверь, а в окно; спускаются не по мраморным ступеням лестницы, а цепляясь за липовые ветки, и стерегущий его ангел с огненным мечом, мне кажется, изменил свое небесное имя Гавриила на более земное имя принца де Марсильяка.
Арамис расхохотался.
— Вы по-прежнему веселый собеседник, мой милый, — сказал он, — и ваше гасконское остроумие вам не изменило. Да, в том, что вы говорите, есть доля правды; но не подумайте только, что я влюблен в госпожу де Лонгвиль.
— Еще бы! После того, как вы были так долго возлюбленным госпожи де Шеврез, не отдадите же вы свое сердце
— Да, правда, — спокойно ответил Арамис, — когда-то я очень любил эту милую герцогиню, и, надо отдать ей справедливость, она была нам очень полезна. Но что делать! Ей пришлось покинуть Францию. Беспощадный был враг этот проклятый кардинал, — продолжал Арамис, бросив взгляд на портрет покойного министра. — Он приказал арестовать ее и препроводить в замок Лош. Ей-богу, он отрубил бы ей голову, как Шале, Монморапси и Сен-Марсу; но она спаслась, переодевшись мужчиной, вместе со своей горничной, бедняжкой Кэтти; у нее было даже, я слыхал, забавное приключение в одной деревне с каким-то священником, у которого она просила ночлега и который, располагая всего лишь одной комнатой и приняв госпожу де Шеврез за мужчину, предложил разделить эту комнату с ней. Она ведь изумительно ловко носила мужское платье, эта милейшая Мари. Я не знаю другой женщины, которой бы оно так шло; потому-то на нее и написали куплеты:
Лабуассьер, скажи, на ком…Вы их знаете?
— Нет, не знаю; спойте, мой дорогой.
И Арамис запел с самым игривым видом:
Лабуассьер, скажи, на ком Мужской наряд так впору? Вы гарцуете верхом Лучше нас, без спору. Она, Как юный новобранец Среди рубак и пьяниц, Мила, стройна.— Браво! — сказал Д'Артаньян. — Вы все еще чудесно поете, милый Арамис, и я вижу, что обедня не испортила вам голос.
— Дорогой мой, — сказал Арамис, — знаете, когда я был мушкетером, я всеми силами старался нести как можно меньше караулов; теперь, став аббатом, я стараюсь служить как можно меньше обеден. Но вернемся к бедной герцогине.
— К которой? К герцогине де Шеврез или к герцоги — не де Лонгвиль?
— ДРУГ мой, я уже сказал, что между мной и герцогиней де Лонгвиль нет ничего: одни шутки, не больше. Я говорю о герцогине де Шеврез. Вы виделись с ней по возвращении ее из Брюсселя после смерти короля?
— Конечно. Она тогда была еще очень хороша.
— Да, и я тоже как-то виделся с ней в то время; я давал ей превосходные советы, но она не воспользовалась ими; я распинался, уверяя, что Мазарини любовник королевы; она не хотела мне верить, говорила, что хорошо знает Анну Австрийскую и что та слишком горда, чтобы любить подобного негодяя. Потом она очертя голову ринулась в заговор герцога Бофора, а негодяй взял да и приказал арестовать герцога Бофора и изгнать герцогиню де Шеврез.