Двадцать лет
Шрифт:
— Вот… вы… забыли… — задыхаясь, проговорила Катя, вручая Зосе Михайловне авоську.
— Да. Спасибо, Катя. Как я могла забыть!
— Бегите, опоздаете!
— Катя, — схватив девушку за руку, сказала Зося Михайловна, — поедем со мной. Пожалуйста!
Кате ни чуточки не хотелось ехать неизвестно куда, она уже настроилась весь день провести с ребятами на речке, а вечером идти с Костей в клуб, на танцы.
— Но… я так… в сарафане…
— Ничего, — перебила Зося Михайловна, — ничего, это деревня, там все очень просто…
И она потащила
2
Автобус был заполнен до отказа, и Зосе Михайловне с Катей около часу пришлось ехать стоя. Катя молча злилась. «Выходной! — думала она. — Ничего себе — выходной, трястись тут в духоте…»
Потом стало немного свободнее, удалось даже сесть. Но места Кате и Зосе Михайловне достались на разных скамейках, так что за всю дорогу они не обмолвились ни словом. Катя уже смирилась с тем, что день безнадежно потерян, и сидела совершенно безразлично. Ей казалось, что не будет конца этой духоте и тряске, и она вздрогнула от неожиданности, когда Зося Михайловна дотронулась до ее плеча.
— Катя, нам выходить.
Катя кивнула и молча пошла за Зосей Михайловной.
Они сошли с автобуса на пыльной деревенской улице, миновали коротенький переулок и оказались на краю поля. Тут Зося Михайловна остановилась, с шумом втянула в себя воздух, словно хотела уловить какие-то особенные, ей одной понятные запахи, и улыбнулась.
— Не сердись, Катя, — попросила она.
Заметила, оказывается!
— Я не сержусь.
— У меня сегодня такой… странный день. Свидание с молодостью, что ли. Хотела ехать одна, а потом что-то мне сделалось страшно. И ты как раз прибежала.
— Значит, вы здесь жили?
— Да. В войну.
— Сколько же вам тогда было?
— Как тебе сейчас: двадцать. Пойдем. Нам надо вон за тот лес. Тут километра четыре.
— А что там? За лесом?
— Тоже деревня.
— И там вы…
— Там и нашла я горькое мое счастье, — со вздохом, будто уже не для Кати, а для себя проговорила Зося Михайловна.
И опять надолго замолчала. Она и в маршрутах бывала молчалива, редко когда разговорится, и то больше про геологию, про горы, про породы.
День выдался солнечный, безветренный, зеленые хлеба стояли, не колыхаясь, в чистом небе не было ни единого облачка, все замерло, только под ногами у Зоси Михайловны слегка клубилась пыль. Катя шла позади и смотрела на эту пыль. «Теперь от нее до вечера слова не дождешься», — угрюмо думала она.
Было жарко, а дорога поднималась в гору. Хотелось пить. Зося Михайловна остановилась и, не оборачиваясь, подождала Катю.
— Сейчас в лес войдем, там ручеек есть, — сказала она. — Тогда был…
— Вы ни разу не приезжали сюда после войны? — спросила Катя.
— Ни
Минут через десять они вошли в лес. Издали он казался очень густым, а теперь сразу поредел. Молодые березы, осины и сосны далеко стояли друг от друга, старых же деревьев не виднелось вовсе, лишь кое-где торчали из травы пни. У Зоси Михайловны сильно колотилось сердце, хотелось плакать, она стыдилась своего чрезмерного волнения и сожалела, что взяла с собой Катю. Была бы одна — сейчас и поплакала бы вволю.
— Вот туда… вправо… Там должен быть ручеек.
Они сошли с прорезавшей лес проселочной дороги и пошли прямо по траве и по прошлогодней опавшей листве. В тени было прохладно. Катя перестала злиться.
— Напрасно вы такие туфли надели, Зося Михайловна, — сказала она. — Не походные.
— Вон он! — крикнула Зося Михайловна. — Вон ручеек! Слышишь, журчит?
Она бегом кинулась к ручью на своих неудобных каблуках, и Катя боялась, что она упадет. Но Зося Михайловна не упала, только споткнулась один раз о корень, удержалась и дальше пошла уже шагом, очень медленно и осторожно.
Близко от ручья стояла старая береза с опущенными ветвями. Зося Михайловна, поглаживая рукой ее пестрый шероховатый ствол, сказала Кате:
— Я думала — ее тоже срубили. Нет, не срубили. Стоит.
Катя склонилась над ручьем и стала пригоршнями пить холодную прозрачную воду.
3
— Мы к этому ручью ходили с Алешей гулять, — сказала Зося Михайловна таким тоном, словно Катя отлично знала, о ком речь. — Редко ходили. Когда мне давали выходной. И то не всегда он мог идти…
Катя ожидающе смотрела на Зосю Михайловну. Похоже — собирается рассказать про любовь. А про любовь всегда интересно. И в книгах и в жизни.
Но Зося Михайловна вдруг ни с того ни с сего ушла в сторону.
— Тебе песок ведрами не приходилось таскать? — спросила она.
— Песок? Нет.
«Вот уж верно Костя говорит, что она с чудинкой, эта Зося».
— Тяжелый, — сказала Зося Михайловна. Она сидела на бугорке, возле самого ручья, и смотрела на беспокойные и торопливые струйки. — Первые ведра еще ничего, а потом прямо руки отваливаются. Это я здесь, на заводе, таскала. После эвакуации. Носили и засыпали в барабаны. Потом еще бутыли с дистиллированной водой. Они были почти с меня ростом, бутыли эти, а мы вдвоем беремся за ручки плетеной корзины и тащим. Надеваешь на проволоку детали и связками бросаешь их в ванны с кислотой. Кислота брызжет на руки, на одежду, на обувь. Ходили с ожогами. Потом эти детали надо достать железными крючьями и опустить в никелировочную ванну — тут уж строго следи за минутами, полминуты передержишь — брак.