Двадцать пятый кадр
Шрифт:
— Ну, у вас тут, как в боевике, — и кляп во рту, и гражданин с пистолетом, — он потирал затылок, словно у него затекла шея.
— А уж у вас в милиции как будто всего этого мало? — с иронией спросила я.
— Сейчас-то всего полно. Но в основном бытовуха — драки, скандалы, разборки, изнасилования, — он опять покосился на дверь. — Девушка что-то долго не выходит. Глянь, что с ней?
— Сейчас… Не торопи, пусть в себя придет, — я отрешенно смотрела на портьеры, прикидывая, в какой из них тайник. Тяжелые и плотные, они были уложены красивой волной до
В ванной комнате щелкнула задвижка, и вышла Маша, уже успокоенная, но усталая. Она понуро стала собирать разбросанные на полу вещи и всю кучу положила в кресло. Потом подошла к портьере, присела и вытряхнула небольшую кассету от видеокамеры. «Правая», — автоматически отметила я про себя.
— Вот из-за чего этот придурок около меня ошивался, — раздраженно отметила она, повертела в ладони маленькую пластиковую коробочку и передала ее мне. — Интересно, что там такое снято, если он нас готов был убить?
— Хорошо, что пронесло, — заметила я ей. — С другими он не церемонился, быстро отправлял в райские кущи.
Мельников взял у меня кассету, машинально постукивал ею по раскрытой ладони.
— Что ж, эту на видике не посмотришь. Надо будет ее переписать на большую кассету, — разочарованно заметил он.
— Давай сюда, — я забрала у него пластиковую коробочку. — Ваши в лаборатории до конца недели будут возиться, а я ее сегодня вечером просмотрю.
— А у тебя и видеокамера есть? — сухо спросил он. — А то я попрошу наших ребят, они мигом завтра копию сделают. Ты не преувеличивай, что у нас все ни шатко ни валко делается. Пока что порядок и спокойствие в городе поддерживаем мы — органы безопасности, а не частные фирмы с их охранниками и частными детективами.
Ох, как Андрюшка всегда сердится, когда я задеваю его родную милицию. Я понимаю его боль и обиду, ведь работа в органах трудная и неблагодарная. Каждый норовит ткнуть пальцем в малейшие нарушения или ошибки, допущенные людьми в форме. Мне понятно его негодование по поводу огульного охаивания ментов. Сама носила китель и всякого наслушалась. Хотя признаю, что, когда ушла на вольные хлеба, вздохнула облегченно, ведь отпала необходимость заниматься рутинной и выматывающей писаниной.
У меня все дело в голове держится, на память пока не жалуюсь.
— Есть у меня камера, есть, — я примиряюще взглянула на Мельникова. — Не дуйся, я думала, что ты уже привык к моей язвительности… А пленочку очень охота сегодня посмотреть, я ведь из-за нее натерпелась ужасов.
— Это потому что работаешь без страховки, — нравоучительно изрек он, — гляди, допрыгаешься.
Я рассмеялась и состроила ему наивные и трогательные глаза:
— Андрюшка, ты моя опора и страховка… Я же прячусь за твою широкую спину. — Я не стала перечислять все его достоинства, основным из которых была его надежность. С ним приятно и легко дружить,
— А где этот грозный налетчик? — прервала наши прения Маша. — Надеюсь, его обезвредили, и я могу наконец-то спокойно находиться у себя дома?
Боже мой, «обезвредили» — у Машеньки лексикон оперативного работника, или она начиталась детективов, где резвые и крутые ребята с маху решают все проблемы крепкими кулаками. Сама я предпочитаю детективную литературу с тонким и тайным сюжетом, где в подтексте проглядывают контуры основного фигуранта, причастного к преступлению.
— Он-то уже под надзором. Только бдительность терять не надо. Не знаю, остались ли у него еще сообщники? — задумчиво вздохнула я.
Я повернулась к Андрею.
— Ну что? Уже поздно. Давай отвезу тебя домой. Мой верный и храбрый Дон Кихот.
— От тебя всякого наслушаешься, — Мельников махнул рукой. — Ладно, смотри пленку, но завтра эту улику ко мне в кабинет. А то у нас на этого типа, кроме вооруженного нападения на тебя, ничего нет.
— А пальчики его ни о чем не скажут?
— Посмотрим. Но улик у нас мало, — огорченно сморщился Мельников. — Ox, желудок что-то в последнее время беспокоит. Пойдем, ночь уже на улице.
— Да, осенью рано темнеет, — согласилась я. — Но у меня еще вагон работы, пошли.
Я поблагодарила Машу за кассету и отметила, что держалась она молодцом в трудной ситуации.
Около подъезда было уже совсем темно, только мерцали огоньки сигарет подростков, сидящих на скамейке.
— Дяденька, дай закурить… — пробормотали из полумрака.
— Дым из ушей пойдет, — бросил Андрей сердито.
Я искоса глянула на него. Мы почти ровесники, но выглядит он представительно. При всей его моложавости в нем видны решимость, и упорство, и какая-то степенность. Ко мне еще пока не обращаются «тетенька», наверное, солидности маловато.
Я видела, что Мельников устал и вконец задерган своими проблемами. Он беззаветно любил свою работу, делал дело азартно и часто за некоторые неформальные идеи получал по шапке. С его интуицией и смекалкой мог бы уже далеко выдвинуться, но не умел он гибко прогнуться, где надо, или смолчать, когда требовалось. И не то чтобы он был такой прямолинейный, просто уважал свои принципы и других вынуждал действовать строго по закону. А товарищ и друг он был безотказный, ради дела мог забыть о своих заботах и взвалить чужие на свои плечи.
Уже сидя в машине, я извиняющимся тоном опять наваливала на него свои проблемы:
— Андрюша, ты не возражаешь, если мы сейчас на пять минут заскочим кое-куда. Мне надо одного товарища с поста снять.
Я говорила о Свистунове, который маялся у гаража Лиса. Я понимала, что Мельников уже давно должен быть дома, что у него болит желудок и что уж слишком нахально лезу со своими просьбами, но ехать к гаражу в одиночку не хотелось. По моим приблизительным подсчетам, у Лиса не должно быть больше сообщников — всех изничтожил, но кто знает…