Двадцать тысяч лье под водой (без указания переводчика)
Шрифт:
Общественное мнение вскоре высказалось, и первыми отозвались американцы. В Нью-Йорке стали снаряжать экспедицию для преследования нарвала. Броненосный фрегат «Авраам Линкольн», снабженный тараном и отличавшийся скоростью хода, должен был выйти в самом непродолжительном времени в море. Арсеналы были открыты для капитана Фаррагута, который энергично приступил к вооружению фрегата.
Но когда решено было отправиться преследовать чудовище, оно, как это часто бывает, более не показывалось. В течение двух месяцев о нем ничего не было слышно. Ни одно судно нигде его не встречало. Казалось, что оно проведало о состоявшемся против него заговоре. Так много о нем говорили. Шутники рассказывали, что этот
И вот, когда фрегат был уже снаряжен для далекой кампании и снабжен гигантскими рыболовными снастями, никто не знал, куда его отправить. Нетерпение росло, как вдруг 2 июля получено было известие, что судно «Тампико», совершавшее рейсы между Сан-Франциско в Калифорнии и Шанхаем, встретило три недели назад чудовище в северных морях Тихого океана.
Это известие вызвало сильную сенсацию. Менее чем за двадцать четыре часа капитан Фаррагут должен был выйти в море. Фрегат был снабжен всеми жизненными продуктами, камеры переполнены каменным углем, экипаж находился в полном составе налицо. Оставалось только затопить печи, развести пары и отчалить. Капитану Фаррагуту не простили бы и полдня, если бы он почему-либо задержал выход судна; впрочем, он сам страстно желал поскорее выйти в море. За три часа до отхода «Авраама Линкольна» из гавани Бруклина я получил письмо следующего содержания:
«Господину Аронаксу
профессору Парижского музея.
Гостиница „Пятое авеню“ Нью-Йорк
Милостивый государь!
Если вы желаете принять участие в экспедиции „Авраама Линкольна“, то правительству Соединенных Штатов будет приятно видеть представительство Франции в вашем лице. Капитан судна Фаррагут предоставляет в ваше полное распоряжение отдельную каюту.
Сердечно преданный вам
Д. Б. Гобсон,
секретарь Морского министерства».
Глава III
КАК БУДЕТ УГОДНО ГОСПОДИНУ!
За три секунды до получения письма от Гобсона я столь же мало думал о преследовании нарвала, сколько о проходе через Северо-Западный пролив. Но три секунды спустя после того, как я окончил чтение письма достоуважаемого секретаря флота, я понял, что мое истинное призвание, единственная цель жизни заключаются в преследовании этого беспокойного чудовища и в освобождении от него мира.
Между тем я возвратился из трудного путешествия утомленным и жаждал отдыха. Я мечтал только возвратиться на родину, поскорее увидеть моих друзей, мою небольшую квартиру в Ботаническом саду и мои милые и драгоценные коллекции. Но теперь ничто не могло меня удержать. Я забыл все: усталость, друзей, коллекции — и принял без рассуждения предложение американского правительства. «К тому же, — думал я, — все пути ведут в Европу, и животное будет настолько любезно, что приблизит меня к берегам Франции. Оно дозволит изловить себя в европейских морях — для моего личного удовольствия, — и я доставлю в музей естественной истории никак не менее полуметра его костяной алебарды».
Но пока приходилось разыскивать нарвала на севере Тихого океана; и для того, чтобы отправиться во Францию, надо было предварительно отправиться к ее антиподу.
— Консель! — крикнул я нетерпеливым голосом.
Консель был мой слуга. Молодой человек, вполне мне преданный и сопровождавший меня во всех моих путешествиях, которого я так же любил, как и он меня. Этот фламандец по
4
По-французски conseil — совет.
Вращаясь среди нашего маленького кружка ученых Ботанического сада, Консель кое-чему научился. Он был специалистом в классификации естественной истории и с легкостью акробата взбирался по лестнице групп, классов, подклассов, семейств, родов, видов и разновидностей. Но здесь и кончались его знания. Классифицировать — это была его сфера, и далее он не шел. Прекрасно ознакомленный с теорией классификации, он был настолько слаб в практике, что навряд ли отличил бы кашалота от кита. Но за всем тем он был прекрасный и с большими достоинствами молодой человек.
До настоящего времени, в течение десяти лет, Консель следовал за мною повсюду, куда вели меня научные работы. Он никогда не жаловался на продолжительность или утомительность путешествия и никогда не имел ничего против поездки в какую бы то ни было страну, как бы ни была она отдалена, будь то Китай или Конго. Он отправлялся туда без всяких расспросов. К тому же он обладал прекрасным здоровьем, которое не хотело знать никаких болезней, сильными мускулами без нервов, понимая последнее, разумеется, в переносном смысле.
Этому малому шел тридцатый год. Его возраст относился к возрасту его господина, как пятнадцать относится к двадцати. Да простят мне, что я таким образом хочу сказать, что мне было сорок лет.
Однако Консель имел один недостаток. Завзятый формалист, он со мною говорил не иначе как в третьем лице, что иногда раздражало меня.
— Консель, — повторил я, принимаясь с лихорадочной торопливостью готовиться к отъезду.
Я настолько был уверен в его преданности мне, что не имел обыкновения спрашивать его согласия следовать за мной в моих странствованиях, но на этот раз пришлось изменить этому обыкновению, так как экспедиция могла на неопределенное время затянуться и само мероприятие требовало большой смелости и риска: животное, которого предстояло преследовать, способно было расколоть корпус фрегата, как скорлупу ореха. Было над чем задуматься самому беззаботному человеку в мире. Посмотрим, что скажет Консель.
— Консель! — крикнул я в третий раз.
— Господин меня звал? — обратился он ко мне, входя.
— Да, Консель, укладывай свои вещи и собирайся сам! Мы едем через два часа.
— Как угодно господину, — ответил он спокойно.
— Не теряй ни секунды. Уложи в мой чемодан все дорожные принадлежности, платье, белье, носки, уложи без счета всего как можно больше, и поскорей!
— И коллекции господина? — добавил он.
— Ими займемся после.
— Как! А архиотерии, гиракотерии, ореодоны, херопотамусы и прочие чучела господина?
— Они останутся на хранении в гостинице.
— А бабирусса господина?
— Ее будут кормить в наше отсутствие! К тому же я распоряжусь весь наш зверинец отправить во Францию.
— Следовательно, мы не едем в Париж? — спросил Консель.
— А то как же… конечно… — ответил я, — только мы сделаем большой крюк.
— Это как угодно господину, — ответил равнодушно Консель.
— Это пустяк! Не совсем прямая дорога, вот и все; мы отправляемся на «Аврааме Линкольне».
— Как желает господин, — ответил тем же тоном Консель.