Двадцатые годы
Шрифт:
изувеченных куч
поэтов, художников,
гитаристов,
выпивающих в районе Думской
по триста,
не знающих, для чего
рисуют картины,
пишут свои стишата,
вроде и надо,
а вроде это не дело.
вроде не этого бы хотела мама.
(мам, ты хотела,
чтоб я была поэтом?)
чтобы в час ночи срывалась, спасая новых.
чтоб под глазами чернь, будто мазут.
чтобы
которое, если забыть, будто бы украдут.
вряд ли хотела,
но вышло дитя-оплошность.
ложных надежд совокупность
и нервяков.
мам, понимаешь,
моя основная сложность
в том, что я каждому
буду писать про любовь –
и буду права,
ведь искренне буду верить,
и ветер будет путаться в волосах,
когда на Думской в марте или апреле
буду шататься и всё воспевать в стихах.
***
я не видела Питер
ни разу таким солнечным,
и Нева не была
ни разу настолько синей.
этот город всегда
был во мне осколком,
но сегодня я для него
недостаточно сильная.
он не встретил холодом,
не встретил своими ветрами,
но тело стынет,
хоть и в груди пожар.
я иду по улицам,
ищу бога между церквями,
чтобы узнать,
зачем он меня звал.
***
погрязнуть и скучать.
достать чернил и плакать.
(тут Пастернак отвесит реверанс).
когда доеду до метро Парнас
за мной увяжется хроническая слякоть
и заберётся на мою кровать.
скучать и грязнуть,
грязнуть и скучать –
такая поэтическая доля.
но если нежность обернулась болью,
пора стихами заплевать тетрадь,
а значит, жизнь не будет слишком праздной.
достать чернил, реветь,
реветь и доставать чернила.
пытаться написать стихи другим.
но у прохожих всех глаза твои.
они проходят рядом, но всё мимо,
а лучше б мимо ты или апрель.
***
когда-нибудь,
предав свою мечту
о коммуналке
с люстрой, как в театре,
я прошлые стихи прочту,
и не найду в словах
ни капли правды.
***
И.Б.
пока есть куда выходить подышать океаном,
кажется, смысл ещё остаётся
перебинтовывать свежие раны
на руках, с которых спадают кольца.
и может, любови больше не любят финики
и больше не чиркают что-то в блокнотиках.
остаётся идея писать лирику,
даже если полмира
впереди, если есть полчаса в запасе,
можно с плеч скидывать груз.
закаты в партере всегда прекрасны,
особенно там, куда не вернусь.
время запомнит своё бесправие,
я запомню твое лицо.
есть в Петербурге площадь Восстания,
а в Барнауле – только Павших бойцов.
***
в зелёных видеть
отчётливо карие.
сбегать из города,
где не ходят даже трамваи.
четыре года хоронить память,
чтобы потом
в первый день лета
стоять, выпекать блины.
и, в общем-то, в этом
нету ничьей вины –
глупо кого-то ругать,
если точно его любил.
но как объяснить
это
больному сознанию?
я не знаю,
как объяснить,
что человек был,
и теперь о нём –
только в прошедшем времени.
***
Барнаул, Рубцовск,
Славгород, Бийск –
какая разница:
сталинки, новострой,
если выезд из –
только самоубийство.
разве важно,
что вывеска не горит.
разве важно,
что кончилось Докучаево.
если все по итогу –
гранит, даже если любовь отчаянная.
***
данила,
мы вроде решили, в чём сила.
но где же её искать?
понимаешь, данила,
мне некуда возвращаться.
я знаю, какое мерило
родного дома –
у меня его точно нет.
ни на карте, ни в памяти
нет моего угла.
повторяю, как мантру,
короткое слово «дом»,
и оно превращается в бред.
я выворачиваю себя до сути
и мякоти,
а во мне тепла,
всего-то на пару дней.
***
маленькой соне
больше нечем гордиться,
всё реже-то и для взрослой
случаются поводы.
оказалось, жизнь
не богата на репетиции,
но не факт, что уедешь,
если случатся проводы.
***
откуда, скажи, тебе знать
падение это
или полёт?
ты просто
в открытом пространстве –
оно
никуда
не ведёт.
***
я надеюсь, что стены района родного,
будут помнить эти строки нескладные
и где-то внутри двора проходного,
ими станут исписаны все парадные.