Двадцатые
Шрифт:
В общем, если бы не передачки из Азербайджана, с питанием было бы совсем кисло. Бакинские коммунисты, кстати, оказывали бывшим товарищам по партийной организации не только продовольственную, но и промтоварную помощь. Ване Тевосяну, уезжающему из теплого Баку в стылую Москву, по партийному ордеру была выдана крытая драпом лисья шуба «в пол».
И. Тевосян (справа) с однокашниками в общежитии на Старомонетном
Но
Василий Емельянов же помнит немного по-другому: «Эту шубу он ни разу не надел даже в самые сильные морозы. Ее износил живший тогда вместе с нами в одной комнате другой студент – Зильбер, а Тевосян ходил в той же потертой кожаной куртке – единственной верхней одежде, которую он носил в студенческие годы».
И действительно, на заглавной фотографии он именно в ней.
Холод и впрямь в те двадцатые годы досаждал студентам едва ли не больше голода.
«Большинство студентов жило в общежитии. Все «административно-технические» должности здесь, за исключением должности сторожа, занимали студенты. Кипяток в кубовой готовили по очереди, котлы отопления так же. Ремонт освещения, водопровода, канализации проводился силами студентов.
Дров для отопления часто не хватало, и температура в комнатах нередко опускалась до нуля. Поэтому к экзаменам готовились, сидя за столами в меховых шапках и ватниках-телогрейках. Система отопления нередко портилась. Мы просто не умели топить, а перебои в снабжении топливом усугубляли дело.
Как-то дежурить у котла мне пришлось вместе с Сашей. Но когда мы спустились в подвал в котельную, то вместо дров увидели огромные дубовые пни. Я не знал, как приступить к делу, и безнадежно ходил вокруг них с топором в руках.
Саша заливисто смеялся и подбадривал меня: «Наши предки, обладая только каменными топорами, не с такими чудовищами справлялись, а мы, живя в век электричества, владея высшей математикой и имея в руках стальные топоры, неужели не справимся с этими ихтиозаврами?»
И мы после невероятных трудов все же раскололи три пня.
Но и такие дрова не всегда удавалось доставать. Тогда воду из системы спускали, и студенты мерзли в неотапливаемом здании.
В один из таких дней из нашей семерки все разбрелись по городу в поисках тепла. Кое-кто ушел к знакомым в другие общежития, кто ночевал в отапливаемых лабораториях академии.
Мы с Фадеевым остались вдвоем.
– Я обнаружил какой-то архив, – сказал он мне, входя в комнату. – Огромное количество папок с документами Продамета. Их ценность, насколько я могу судить, в том, что они могут служить топливом. Мы можем здесь устроиться
Саша поставил единственную нашу кастрюлю посередине комнаты на пол, и мы с ним, стоя на коленях, сжигали лист за листом архивные документы Продамета. Температура в комнате стала заметно повышаться.
– Для того чтобы поднять в комнате температуру на один градус, нужно сжечь сорок листов калькуляций, – смеясь, сказал Саша».
Читая воспоминания о жизни в общежитии, часто думаешь – какие же они все-таки мальчишки! Взять хотя бы известную историю с внуком подпоручика Киже.
В рассказе Александра Фадеева «Рождение Амгуньского полка» есть забавный персонаж - «хозяйственный человек» по фамилии Кныш: «Более странного и подозрительного типа Селезнев не видел никогда в жизни. Его лицо, волосы, шея, кисти рук с неимоверно длинными пальцами были ярко-рыжего, огненного цвета. Веснушчатый нос чуть вздернулся кверху и совсем не вязался с горестной и немного ядовитой складкой тонких обветренных губ. При всем том «хозяйственный человек» имел очень жуликоватый вид, усиливавшийся потрепанным клетчатым пиджаком с воротником, загнутым кверху, указывавшим на знакомство с последней модой амурских налетчиков».
А знаете ли вы, что этот никогда не существовавший человек жил в общежитии на Старомонетном?
Вот как эту историю рассказывает Василий Емельянов:
«Наша комната была большой. И вот как-то комендант общежития студент Борис Некрасов, зайдя к нам, сказал: «У вас так просторно, что еще один вполне поместится». Создалась опасность, что к нам вселят пятого. Живший с нами в комнате Феликс Зильбер был мастером находить выходы из самых запутанных положений и создавать не менее сложные и запутанные ситуации. Быстро оценив опасность вселения в нашу комнату пятого студента, Зильбер начал действовать. На двери нашей комнаты появилась надпись, выполненная строгой готикой:
«Список проживающих: И.С. Апряткин, В.С. Емельянов, Ф.Э. Зильбер, И.Ф. Тевосян, Ф.Г. Кныш».
Когда через пару дней к нам вновь пришел Борис Некрасов договариваться о кандидате на вселение, Зильбер встретил его радостным возгласом:
– Вот хорошо, что ты зашел! А я к тебе собирался. – и, не давая возможности Некрасову слова вымолвить, продолжал: – Послушай, Борис, у тебя лишней кровати нет?
Нам было прекрасно известно, что у него нет ни одной свободной кровати. Жесткие, неизвестно чем набитые матрацы были, а кроватей не было. В двух комнатах на нашем же этаже вновь прибывшие студенты спали на ящиках. На два разных по размерам ящика клались четыре доски, а на покатую плоскость – матрац. Это сооружение называлось кроватью.