Дважды два
Шрифт:
— А как? — Она остановилась, оглянулась. — Сменной обуви у меня нет.
— Знаю, что нет. И не говори со мной, как старшина с рядовым. Возьми мои носки, ноги не будет камнями резать. А кеды сними. Носки ночью высушим.
Вера на мгновение задумалась. Конечно, снять кеды — минутное дело. Можно и брюки снять. В конце концов работала же в одном купальнике неподалеку от дороги.
— Спасибо! — сказала. — Ничего вашего мне не надо. А носки вам еще пригодятся в тайге.
— Слушай, Вера, почему ты такая вредная? А? — спросил он, но, не
Вера прищурилась. Он вспомнил этот взгляд, таким он был на базе, когда она собиралась сказать что-нибудь резкое, неожиданное.
— Инте-рес-но! — протянула она. — Я и сама ходить умею. Короче говоря, другую носите!
— Я же не с другой в тайгу пошел, а с тобой.
— Шли бы с другой… С Еленой Дмитриевной! — и не давая времени возразить, добавила: — Кстати, вы не пошли, вас направили. А носить меня на руках Буров не приказывал. Даже через Сайду.
И гордо пошагала по воде. Геннадию ничего не оставалось, как идти за ней, а Вера, выбравшись на берег, не остановилась, пока он ее не окликнул. Остановившись, внимательно смотрела, как Геннадий, разбрызгивая сапогами воду, выходил на галечник.
— Обедать будем? — спросил он.
— Если такова ваша воля…
— А ты хочешь?
— Мне все равно.
Вера села на гальку, стащила кеды, ладонями согнала с брюк воду. И все время, пока Геннадий носил дрова, разжигал костер, ставил на угли котелок с водой, она равнодушно и отрешенно наблюдала за ним. Лишь когда хворост заполыхал ярко, придвинулась к костру. От брюк повалил густой сизый пар.
Ели сухари, запивая их чаем. Рыбачить не хотелось — Геннадий устал. Вера молчала. Лишь когда кончили есть, спросила:
— Вы-то за что мучаетесь?
Еще не теряя надежду улучшить ее настроение, он весело ответил:
— Если, по-твоему, идти по тайге с красивой молодой девушкой — мучение, то я готов долго мучиться.
— Я не об этом, — Вера пристально посмотрела на него. — В экспедицию зачем поехали? А что вы на меня так смотрите?
— А разве нельзя?
— Пожалуйста. Недолго осталось. Буров думает, что я останусь у Корешкова до вашего возвращения. Вот еще! Уеду!.. Что он написал обо мне в письме?
— Честное слово, не знаю, — растерялся Геннадий. — Конверт запечатан. О чем писать — он со мной не советовался.
Ему показалось, что Вера вздохнула с облегчением. Он понял ее вздох так: и хорошо, что не советовался, и хорошо, что не знаете. Вздохнуть-то вздохнула, а спросила снова едко:
— А вы кто — советник по особо важным делам? Учтите, все, что написано в письме, — неправда!
— Да? — удивился он, — Значит, тебе известно содержание?
— Ну… Примерно. Так зачем же вы в экспедицию поехали?
Несколько дней сидели бок о бок в машине, переговорили о многом, а об этом разговора не было. Ему казалось, что Вере известно все о нем, так же как и ему о ней.
— Если это так важно, отвечаю: поехал, чтобы отдохнуть. А ты?
— За
— Ответ — вполне, желание заработать — тоже. Только ты ошиблась: длинные рубли зашибают на севере.
— А отдыхают на юге, — мгновенно нашлась Вера. — Не хотите говорить, не надо.
Увидев, что Геннадии вытащил из кармашка рюкзака карту, внимательно рассматривает ее, Вера вновь подковырнула:
— А вы у начальника пользуетесь большим доверием. Карту дал, хотя трясется над ней всегда, как…
Знала бы она о том, с какой неохотой отдавал ему карту Олег Григорьевич!
— Иди-ка лучше сюда, — улыбнулся он. Она тоже улыбнулась, встала за его спиной, скосила глаза в карту. — Садись. Вот смотри: мы сейчас находимся здесь. Через километр, если карта не врет, опять будет непропуск. Может, махнем через гору? А? Сократим путь?
— Вы же у меня проводником, а не я у вас!
— Вот я и советуюсь с тобой.
6
Когда они, перевалив через гору, вновь спустились к реке, все небо закрыли тучи. Угрюмые, хмурые, они набегали одна на другую, кучерявились, клубились. Мелькала далекая синева в редких просветах, но потом и синевы не осталось. Потемнела река, четче выделялись белые барашки, слышнее стало монотонное журчание воды на перекатах, надоедливее и противнее жужжали комары, чаще выплескивались на поверхность Сайды хариусы. Родившись за хребтом, ветер врывался в долину реки и здесь смирял свой буйный нрав: негде развернуться ему, потому что Сайда петляет, ее крутые берега принимают ветер на себя, на свои отвесные скалы. Тучи, весь день вбиравшие горячие испарения тайги, вот-вот разразятся проливным дождем.,
Пожалуй, прав был Мишка.
— Устроим привал, Вера. Иначе не дойдем, — предложил Геннадий.
Вера еле держалась на ногах, ей тоже хотелось отдохнуть, но сказала она другое:
— Вам же дали задание доставить меня в Ивановку завтра. Значит, надо торопиться.
— Дали! — зло ответил Геннадий, которого уже начинали злить и выводить из себя замечания Веры. — Только мне еще дали задание в отряд вернуться.
Шагали теперь по галечнику. Справа — скалы, слева — Сайда. Круто обрывающиеся каменные плиты уходили в глубину, перебраться на другой берег не было возможности, а на этом — ни кустика, ни деревца вблизи, где бы можно развести костер и укрыться на ночь от непогоды.
Так медленно, молча, устало прошли еще с километр, пока река не стала шире. Геннадий сел на галечник, снял плащ, рюкзак, брезентовую куртку, закурил.
— Перекурю и побредем.
Тучи беспросветно закрыли небо, где-то далеко раскатывался глухой гром. Прохладнее становился ветерок. Темнело.
И тут пошел мелкий дождь. Пусть идет, исчезнет после него духота. А они сейчас переберутся на другой берег, устроятся на ночлег.
— А что же у тебя все-таки произошло с Буровым? — спросил Геннадий, чтобы не сидеть молча, чтобы продлить время отдыха.