Две Дианы

Дюма-отец Александр

– О, господин капитан! – с укором воскликнул Амбруаз.

– Вы уже принесли торжественную присягу? – спросил Теодор де Без.

– Нет еще, – ответил хирург. – Я хочу быть искренним и решусь лишь тогда, когда во всем разберусь. Да, у меня, признаться, еще есть кое-какие сомнения. И чтобы внести ясность, я решил познакомиться с вождями Реформации, а если будет нужно, я пойду к самому Кальвину! Свобода и вера – вот мой девиз!

– Хорошо сказано! – воскликнул адмирал.

Тогда Габриэль, взволнованный всем увиденным и услышанным, тоже решил высказаться:

– Позвольте

и мне сказать свое слово: я уже понял, где нахожусь, и догадался, почему мой благородный друг господин де Колиньи привел меня в этот дом, где собираются те, кого король Генрих Второй величает еретиками и считает своими смертельными врагами. Но я нуждаюсь в наставлениях, господа. И мэтр Амбруаз Парэ, человек образованный, окажет мне услугу, разъяснив, какую пользу он извлечет для себя, если примкнет к протестантам.

– О пользе здесь не может быть и речи, – возразил Амбруаз Парэ. – Если бы я захотел преуспеть в качестве хирурга, я бы исповедовал религию двора и высшей знати. Нет, господин виконт, дело не в расчете, я руководствуюсь при этом иными соображениями. И если господа мне разрешат, я берусь изложить вам эти соображения в двух словах.

– Говорите, говорите! – в один голос отозвались все трое.

– Я буду краток, – начал Амбруаз, – ибо не располагаю временем… Власть духовная и светская, церковь и государство, до сего времени любыми способами подавляли волю и сознание личности. Священник каждому говорит: «Веруй так», а повелитель: «Делай так». Такой порядок вещей мог существовать лишь до той поры, пока умы были наивны и искали в этом учении опоры на своем жизненном пути. Сейчас же мы сознаем свою силу, ибо мы стали сильны. Но в то же время повелитель и священник, король и церковь, не желают отказаться от своей власти, они слишком к ней привыкли. Вот против этого пережитка несправедливости, на мой взгляд, и протестует Реформация. Не ошибаюсь ли я, господа?

– Нет, но вы слишком прямолинейны и заходите слишком далеко, – заметил Теодор де Без.

– В ваших словах заложено семя мятежа, – задумчиво произнес Колиньи.

– Мятежа? – спокойно возразил Амбруаз. – Ничуть. Я просто говорил о революции.

Три протестанта удивленно переглянулись. «Какой, однако, могучий человечище», – казалось, говорили их взгляды.

– Необходимо, чтоб вы стали нашим, – живо откликнулся Теодор де Без. – Что вы хотите?

– Ничего, кроме чести изредка беседовать с вами, дабы ваш светильник озарил кое-какие преграды на моем пути.

– Но вы получите больше, – сказал Теодор де Без, – если обратитесь непосредственно к Кальвину.

– Мне – такая честь? – воскликнул, покраснев от радости, Амбруаз Парэ. – Благодарю вас, тысячу раз благодарю!.. Но как это ни досадно, я должен с вами расстаться, меня ждут человеческие страдания.

– Идите, идите, – сказал Теодор де Без, – такая причина слишком священна, чтобы мы посмели вас удерживать. Идите и творите благо людям.

– Но, расставаясь с нами, – добавил Колиньи, – помните, что вы расстаетесь с друзьями.

И они дружески распрощались.

– Вот истинно избранная душа! – воскликнул Теодор

де Без, когда Амбруаз Парэ ушел.

– И какая ненависть ко всему недостойному! – подтвердил Ла Реноди.

– И какая беззаветная, бескорыстная преданность делу человечности! – заключил Колиньи.

– Увы, – молвил Габриэль, – при таком самоотвержении как мелочны могут показаться всем мои побуждения, адмирал! Реформация, да будет вам известно, для меня не цель, а лишь средство. В вашей бескорыстной великой битве я приму участие только из личных побуждений… Вместе с тем я сам сознаю, что, стоя на подобных позициях, нельзя бороться за столь священное дело, и вам лучше отвергнуть меня как человека, недостойного быть в ваших рядах.

– Вы, несомненно, на себя клевещете, господин д’Эксмес, – отозвался Теодор де Без. – Возможно, вы преследуете не столь возвышенные цели, как Амбруаз Парэ, но ведь к истине можно идти разными путями.

– Это верно, – подтвердил Ла Реноди, – всех, кто хочет примкнуть к нам, мы прежде всего спрашиваем: чего вы хотите? И не каждый нам открывает душу так, как только что сделали вы.

– Ну что ж, – грустно улыбнулся Габриэль, – тогда ответьте мне на такой вопрос: уверены ли вы, что обладаете достаточной силой и влиянием, необходимыми если не для победы, то, по крайней мере, для борьбы?

И снова три протестанта удивленно и на сей раз оторопело переглянулись.

Габриэль в задумчивости смотрел на них.

Наконец Теодор де Без прервал затянувшееся молчание:

– С какой бы целью вы ни спрашивали, я обещаю ответить вам по совести и слово свое сдержу. Извольте: на нашей стороне не только здравый смысл, но и сила; успехи веры стремительны и неоспоримы. Ныне за нас не меньше пятой части населения. Мы без оговорок можем считать себя партией силы и, как я полагаю, можем внушать доверие нашим друзьям и страх – нашим врагам.

– Если так, – сдержанно произнес Габриэль, – я мог бы примкнуть к первым, с тем чтобы помочь вам бороться со вторыми.

– А если бы мы были слабее? – спросил Ла Реноди.

– Тогда, признаюсь, я бы искал других союзников, – откровенно заявил Габриэль.

Ла Реноди и Теодор де Без не смогли скрыть своего удивления.

– Друзья, – вмешался Колиньи, – не судите о нем слишком поспешно и строго. Я видел его в деле во время осады Сен-Кантена, видел, как он рисковал своею жизнью, и поверьте: тот, кто так рискует, не может быть бесчестным. Я знаю, что на нем лежит долг, страшный и священный, но во имя этого долга он не может ничем поступиться.

– И по этой-то причине я не могу быть с вами откровенным до конца, – сказал Габриэль. – Если сложившаяся обстановка приведет меня в ваш стан, то я отдам вам свое сердце и руку. Но отдаться беззаветно я не могу, ибо посвятил себя делу опасному и неотвратимому, и пока я его не завершил, я не господин своей судьбы. Всегда и везде моя участь зависит от участи другого.

– В таком случае, – подтвердил Колиньи, – мы рады будем вам помочь.

– Наши пожелания будут сопутствовать вам, а если потребуется, мы готовы вам помочь, – продолжил Ла Реноди.