Две дороги
Шрифт:
Палачи не стали ждать рассвета.
В камеру вошли четверо тюремщиков. Его поразила в них одна странность — все были без глаз. Но тут же понял: они прятали глаза.
— Вас переводят в другую камеру, — глухо сказал один.
— Это зачем же? — спросил Заимов, пытаясь поймать взгляд хоть одного из четверых.
— Приказ...
Он тяжело поднялся, выпрямился и шагнул к двери. Один из тюремщиков схватил его за руки и связал их за спиной.
Они шли по сумрачному тюремному коридору. Он впереди, вплотную за ним четыре тюремщика.
И вдруг он почувствовал, что близко есть кто-то еще. Он оглянулся и в смотровых кружках дверей увидел глаза... Глаза...
Он замедлил шаг и громко сказал:
— Прощайте, товарищи! Меня ведут на расстрел. Свобода близка!
Тюремщик пихнул его в спину, но уже было поздно, его слова прогремели по гулкому коридору, и в ответ, казалось, сама тюрьма закричала:
— Прощай! Прощай, товарищ генерал!
Узники колотили в двери своих камер, что-то кричали. Заимов шел сквозь этот гром, гордо подняв голову, у него было такое ощущение, как на войне, когда он первым вставал под пули и увлекал за собой своих солдат.
В тесном тюремном дворе было темно. У самых дверей стоял грузовик с откинутым задним бортом.
Его схватили и впихнули в кузов. Он больно ударился об острый угол. Когда грузовик тронулся, он понял, что прижат тюремщиком к крышке гроба... Палачи боятся его даже на пороге смерти, они придумали еще один способ сломить его дух.
Грузовик с ревом мчался по улицам Софии. Пустой гроб грохотал, двигался под ним, а он смотрел на звездное небо.
Его привезли в офицерскую школу. Он хорошо помнил этот мощенный камнем двор. Он знал, что последнее время именно здесь, в подвальном учебном стрельбище, производили казни.
По выщербленным каменным ступеням он спустился в подвал и сразу увидел все: и прокурора Николова с папкой в руке, и сбившихся в кучу офицеров, и генералов, и черного попа, и солдат с винтовками, и вдали — освещенный яркими лампами деревянный, исщербленный пулями столб.
Ровным, размеренным шагом он направился туда, к столбу. К нему подошел священник.
— Исповедуйся, сын мой... Поцелуй крест господень...
— Моя исповедь окончена, отец, — сказал он громко, слыша свое эхо из каменного тоннеля. — Иду на расстрел, и мой крест — тот столб, облитый кровью болгарских патриотов, убитых теми, кто целует ваш крест и свастику Гитлера.
Он подошел к столбу и прислонился к нему спиной.
Прокурор Николов зачитал приговор торопливо, невнятно, боясь оторвать глаза от бумаги, и спросил:
— Вы имеете какое-нибудь последнее желание... просьбу?
— Я военный, не раз смотрел смерти в глаза, участвуя в трех войнах, и желание у меня одно — умереть с открытыми глазами, зная, что умираю за свою родину... И еще... Сообщите семье, что я погиб с любовью к ним...
— Капитан Радев, приступайте к исполнению приговора... и сообщите его семье. — Прокурор Николов отошел к группе военных.
Радев резким голосом подал команду. Солдаты построились в два ряда. Звякнули затыльники винтовок о каменный пол.
Команда. Солдаты взяли винтовки наперевес. Вразнобой клацнули затворы винтовок.
Команда. Винтовки вскинуты на прицел.
Жуткую тишину взорвал ясный голос Заимова:
— Советский Союз и славянство непобедимы! За мной идут тысячи!
Залп!
Заимов упал лицом вперед, как падают сраженные в атаке солдаты.
Доктор Славчев констатировал смерть.
Палачи, не глядя друг на друга, подписали протокол казни
Спустя несколько часов Москва объявила по радио на болгарском языке:
— Болгары, на колени! В Софии казнен великий сын славянства генерал Владимир Заимов!
Не прошло и двух недель после казни Заимова, как из немецкого посольства в Софии в Берлин была отправлена «информационная записка», которая адресовалась в министерство иностранных дел, а копия — в главное управление службы безопасности, лично магистру заплечных дел Кальтенбруннеру. Вот что говорилось в этой записке:
«...Надо признать, что ожидавшегося эффекта процесс Заимова не дал. Заверения министра-председателя Филова в том, что осуждение Заимова приведет в сознание врагов нынешнего курса, оказалось попыткой выдать желаемое за действительность. Казнь Заимова среди военных старшего поколения и особенно среди интеллигенции вызвала нежелательную реакцию. Зафиксированы такие, например, заявления: «Казнь Заимова — признание правительством слабости своей позиции в обществе». «Если уж нужно прибегнуть к террору, начинать надо было не с личности, имеющей символическую для Болгарии фамилию и биографию» и т. п.
Странно повел себя и Директор [24] . Как известно, он, находясь с визитом в Германии, получив известие об аресте Заимова, сказал, что он отнесется лояльно к любому приговору суда. А двенадцатого числа этого месяца он же в ответ на высказанную у него на приеме итальянским послом мысль, что пора уже Болгарии поставить свою армию под знамена держав оси, ответил: «Вы должны понимать, как нелегко мне это сделать, если даже в нынешней ситуации мне приходится расстреливать своих генералов». В этом свете не такой уже абсурдной представляется мысль, что Директор не отменил казнь, чтобы иметь потом этот тезис возражения против полного союза с рейхом... Сколь же долго мы будем терпеть эту опасную для нас неопределенность? Мы здесь не понимаем, чем вызвано наше бездеятельное терпение...»
24
Судя по всему — царь.
В эти дни в агентурных сводках, составлявшихся болгарской охранкой, также встречается имя Заимова. Копии этих сводок получал полицейский атташе германского посольства Виппер, который готовил по ним специальные донесения в Берлин, в главное управление службы безопасности. В одном из донесений от 8 июня 1942 года читаем:
«Спустя три дня после казни Заимова в Плевене утром на могиле отца казненного обнаружена и изъята самодельная лента красного цвета с надписью: «Великому сыну славянства В. Заимову», а также цветы... В городе Сливене два офицера местного гарнизона (фамилии устанавливаются), находясь в ресторане, предложили всем присутствующим встать. На вопрос, по какому поводу, ответили: «Убит офицер нашего гарнизона». Большинство встали, хотя можно полагать, не зная о том, что офицеры явно имели в виду В. Заимова, некогда несшего службу в сливенском гарнизоне... Руководивший казнью Заимова капитан Радев получает письма с проклятиями и угрозами, хотя о его причастности к экзекуции знал очень узкий круг военных... Экзарх Стефан в воскресной проповеди говорил о безвинных жертвах, павших «от руки злодеев и иноземцев», а в поминальной части назвал среди других имя Владимир... Редактор лояльной газеты «Заря» получил анонимное письмо, в котором ему предлагалось поместить приложенное к письму траурное извещение о смерти Заимова. Извещение заканчивалось оскорбительными фразами в адрес царя Бориса, болгарского правительства, рейха и фюрера».