Две дороги
Шрифт:
— Второго такого ловеласа, наверно, нет на всем белом свете, — весело болтал он, сдавая карты. — К тому ж красив: атлет, львиная грива, брови кустами, голубые глаза. Голос — фисгармония на семь октав. А по поведению орел — в своем гнезде не гадит, актрис в труппе не трогает, гуляет на стороне. Раз в два-три месяца мы имеем в театре дополнительный спектакль с участием родителей пострадавшей. В этот момент наш лев срочно заболевает и исчезает. Только звонит откуда-то администратору и спрашивает: «Как дела в театре?» Если администратор отвечает «все в порядке», он говорит: «Объявите на завтра репетицию, я приду». Если же ответ неблагоприятный,
Вся спина у него была в багровых рубцах.
— Эту роспись мне сделали в дефензиве, — продолжал Башкирцев. — Считайте, сколько ударов я выдержал! Выдержал, Сергей Михайлович! Они требовали, чтобы я сознался, будто я советский агент, и, так как я молчал, они пробовали сделать меня разговорчивым при помощи стальных прутьев. Так что можете быть уверены — против Клеца я вместе с вами!
— А меня ты уже и не считаешь? — спросил Воробьев.
— Мы оба с вами, Сергей Михайлович! Так что не тревожьтесь, Клеца мы стреножим. И забудьте!
И он постарался забыть. Хотя бы на эти два дня, когда он будет с друзьями.
В воскресенье после завтрака они отправились к морю и лежали там на горячем песке. Солнце палило как в июле. С берега доносились звуки духового оркестра. Далеко-далеко в море, казалось, над линией горизонта, плыли, распахнув белые крылья, яхты.
«Можно же жить вот так, испытывая от жизни удовольствие и не ведая никаких неприятностей», — думал с завистью Дружиловский, прислушиваясь к беспечной болтовне Воробьева с Башкирцевым.
Погревшись на солнце, искупавшись, они вернулись на дачу, пообедали и по предложению Башкирцева легли на часок поспать. Дружиловский заснуть не мог. Что будет с ним завтра, когда он вернется в безысходную реальность собственной жизни?
Вечером они долго гуляли по опустевшему пляжу, любуясь закатом солнца, которое тонуло в море, разбрызгивая по небу зеленый свет.
Потом был ужин на веранде дачи.
Башкирцев разлил по рюмкам коньяк.
— Я хочу выпить за счастливое совпадение — редко так бывает, чтобы вместе собрались трое мужчин, у которых при одном имени одинаково скрипят зубы от ярости.
— Если имя женское, то это не такой уж редкий случай, — сказал Воробьев.
— Какие еще женщины? Я имею в виду пана Клеца и всю польскую шайку, — с ненавистью произнес Башкирцев и, помолчав, добавил тихо: — Выпьем, господа, за месть мерзавцам!
— Поди доберись до них, — вздохнул Дружиловский.
— Слушайте! — продолжал воодушевленно Башкирцев. — Можно мне говорить за этим столом без всяких околичностей?
— Думаю — да, — ответил Воробьев.
Башкирцев выпил коньяку и обратился к Дружиловскому:
— Ответьте мне, кого больше всего боятся паны из дефензивы?
— Ну... наверно, русских, — ответил он.
— Не наверно, а именно и только русских! — воскликнул Башкирцев. — Когда они произносят слово «ГПУ», у них стекленеют глаза от ужаса. Сам видел. В свою очередь, и русские имеют о чем
Они выпили. Дружиловский напряженно смотрел на Башкирцева.
— Что вы смотрите на меня как на привидение? — спросил Башкирцев. — Впрочем, правда, такое поначалу всегда удивляет. Не так ли?
— Верно, — в голове Дружиловского мелькнуло: «Вот, вот же где может начаться и моя новая большая дорога!»
— Вы видели мою спину, они же сами подсказали мне, чем заняться, — продолжал Башкирцев: — Но, увы, я становлюсь все беднее в смысле материала. Иссяк. Вот, правда, помог мне недавно Воробьев, и я с его помощью так подцепил вашего поручика Клеца, что он теперь, ручаюсь, не спит по ночам и думает, в какой бы яме ему спрятаться. Теперь мы ему поддадим еще и за вас. Но вы-то, Сергей Михайлович, как я догадываюсь, лопаетесь от обилия материала, который так нужен русским. Давайте скооперируемся. И мстить будем вместе, и жить в полное удовольствие. Не возражаете?
Его сближение с Башкирцевым развивалось очень быстро. Они все чаще встречались, обсуждали, как лучше использовать материал, которым располагал Дружиловский.
— Мы, Сергей Михайлович, не будем безрассудно щедрыми, — говорил Башкирцев. — Начнем с малого, а каждый новый материал будет все более ценным, русские народ головастый, они соображают, что у нас с вами колодец без дна.
Дружиловский написал подробное сообщение о польском и международном шпионском центре в городе Ровно, близ советской границы. Вскоре он получил свою часть гонорара. Сумма была вполне приличная. Это ободрило его: заплатили — значит, он действительно нужен. Он работал по плану, который составил вместе с Башкирцевым, но каждый раз делал больше, чем было намечено.
— Не надо так, не торопитесь, — сдерживал его Башкирцев. — Помните, что у колодца дно все-таки есть.
Гонорар увеличивался от материала к материалу. Дружиловский совсем успокоился. К нему вернулась уверенность, и он стал уже втайне подумывать, что хорошо бы избавиться от посредничества Башкирцева и не делить с ним доходы. Тем более что и сам Башкирцев признался, что чувствует себя неловко.
— Вы пашете, — сказал он весело. — Я только хожу за вашим плугом, снимаю урожай. Давайте-ка, справедливости ради, сделаем так: я вас свяжу с русскими напрямую, и, хотя бы через раз, вы будете пахать целиком на себя.
Дружиловский решился на это не сразу, долго обдумывал, прикидывал, и наступил день, когда они вместе выехали на границу. Башкирцев показывал свой «канал» к русским. С наступлением темноты он оставил Дружиловского в густом перелеске и пошел через границу. А спустя два часа вернулся оттуда с деньгами.
— Вот, считайте. Половина ваша.
Они возвратились в Ригу, условившись встретиться через три дня.
В благодарность за полезное знакомство Дружиловский устроил Воробьеву ужин в «Лидо» — лучшем ресторане на Взморье.