Две головы и одна нога
Шрифт:
— Ещё бы! — ответила я, и снова вырвалось то, что следовало бы сохранить для себя. — Как-то в одной из служебных командировок клеился ко мне. Из Министерства внутренних дел, так ведь? У нас в проектном бюро работал начальником особого отдела, гад ползучий. Так ты говоришь, он с Ренусем стакнулся?
— Опять же головой не поручусь, но слышала. Да, кстати, а что с Гжегожем? Не слышала чего о нем?
Вот те на! При чем тут Гжегож? Надеюсь, на сей раз я очень удачно притворилась, спросив как можно равнодушнее:
— Гжегож? Слышала о нем, говорят, сделал во Франции блестящую
— Как это почему? — удивилась приятельница. — Ведь именно Новаковский подложил ему грандиозную свинью, я сразу же вспомнила о Гжегоже, как только мы заговорили о Новаковском. Элементарная ассоциация. А ты разве не знала?
— Ты говоришь, свинью подложил Новаковский? А мне всегда казалось — некий Спшенгель.
— Спшенгель был хахалем жены Гжегожа. А зачем тебе этот Ренусь?
Вопрос не застал меня врасплох, я к нему подготовилась.
— А потому что этот проходимец когда-то, очень давно, взял у меня почитать книжку и до сих пор не отдаёт. Да нет, я не сейчас только спохватилась, уже несколько лет пытаюсь разыскать паршивца, и все без толку. Книга старая, любимая, переизданий не предвидится, а ты помнишь, наверное, как я отношусь к книгам. Думаешь, он её давно потерял? Скорее всего, но все-таки надеюсь, вдруг по недосмотру уцелела. Дошли до меня слухи, что теперь мотается по Польше…
— Кто, книжка?
— Нет, Ренусь.
— А, Ренусь, да, я тоже слышала, говорят, его можно встретить в самых дорогих ресторанах. Разумеется, на пару с Мизюней.
Разговор пришлось прервать, у приятельницы уже выдирали трубку из рук, мы договорились поболтать на свободе в более удобное время.
У меня хватило сил позвонить ещё одному человеку.
— Делать тебе нечего, как заниматься этим Ренусем! — накричал на меня старый добрый друг. — Ничего лучшего не нашла?
— А что? — удивилась я. — Чего ты так выражаешься о Ренусе?
— Так с ним непонятное что-то происходит. Знаешь, есть такой Новаковский… — начал друг. И замолчал. И молчал так долго, что я не выдержала.
— Ты чего? Ренуся я разыскиваю из-за книги, взял у меня почитать лет двадцать назад, а теперь книга понадобилась. А ты что подумал? И с чего вдруг замолчал? Знаешь ведь меня, я не из болтливых, тебе меня опасаться нечего. Посоветуй только, как его найти, можешь ни о каких тайнах не распространяться, если нет охоты.
— Не уверен, что у тебя получится, — не сразу отозвался мой давний друг. — Вот если бы ты занималась крупным бизнесом типа импорт-экспорт… Но ведь ты не бизнесмен? Вот видишь, а с остальными смертными Ренусь перестал общаться, они его не интересуют, даже с хорошими знакомыми со школьных лет и то не встречается. Задрал нос, большим человеком стал. А вот с Новаковским они проворачивают какие-то совместные делишки, думаю, на очень высоком уровне; я так высоко не залетаю, поэтому ничего толком не знаю. И тебе советовал бы держаться от него подальше, он теперь в других кругах вращается. По-дружески советую — оставь его в покое, не связывайся. А книжка… ну что ж, придётся тебе примириться с потерей книжки.
Вот оно как… Разговорчики по телефону и оглушили меня, и одновременно заинтриговали. Что
Вот оно как бывает, некоторые тайны всплывают на поверхность только через много лет…
В десять утра позвонил ксёндз пробощ.
— Могу пани порадовать, ксёндз викарий пришёл в сознание, но пока нельзя его утомлять, — сообщил он, и благая весть моментально прочистила мозги от остатков сна, вселила бодрость и надежду. А ксёндз добавил:
— Мне представляется, что я мог бы… нет, что я просто обязан побеседовать с вами. Как пани себя чувствует?
— О, превосходно! — радостно заверила я. — Никаких проблем, могу приехать когда скажете. Во сколько?
— Хорошо бы к часу, буду ждать вас в костёле.
Ещё не было часа, когда я уже остановила машину у костёла, так подгоняло нетерпение. Вчерашний день, проведённый в вынужденной неподвижности, я считала пропащим, хотя по телефону кое-что узнала о Ренусе. После беседы со старым другом я сделала ещё два звонка, оба неудачных. Разбудила каких-то незнакомых людей, и те дали мне понять, что некультурно звонить в столь позднее время. Только тогда до меня дошло, что и в самом деле наступила ночь, и я закончила телефонную акцию. И в самом деле, даже если очень хороших друзей забрасывать дурацкими вопросами в столь неурочное время, они могут со мной раздружиться. На свидание с ксёндзом я помчалась, преисполнившись новыми надеждами.
Ксёндз меня ждал. Начал он с того, что похвалил меня.
— Пани очень хорошо запомнила содержание письма. Оказывается, преступник его не забрал, письмо у меня. Ваша фамилия Хмелевская?
— Да, Хмелевская.
— Иоланта?
— Нет, Иоанна.
— А какой Хмелевской адресовано письмо? Иоанне или Иоланте? На конверте, наверное, было написано и имя.
Дрожащими от волнения руками схватила я сумочку и вытряхнула её содержимое на скамью. Слава Богу, конверт оказался на месте, хотя и страшно измятый, будто собака жевала.
— Да никакого имени нет! — почему-то обрадовалась я, хотя никаких разумных поводов для радости не было. — Только первая буква. Вот, смотрите, «Хмелевской И.» Ксёндз взял конверт в руки, убедился, что и в самом деле только «И», и сочувственно вздохнул.
— Вот именно…
— Погодите, — вспомнила я, — вроде бы в письме было имя. Кажется, на обратной стороне.
Из кармана сутаны ксёндз достал письмо, тоже не в лучшем состоянии, чем конверт, и перевернул листок.
— То же самое. «И. Хмелевская». Только первая буква имени.