Две кругосветки
Шрифт:
— Только после того, как он закончит работу, уважаемый, — процедил граф по-французски, демонстративно отвернулся и принялся разглядывать разложенные на тряпице инструменты мастера и миску с пастой из раздавленного ореха, который служил для добычи чернил.
— Вы мне обещали порох! — настаивал Кабри. — На кой чёрт мне ружьё без пороха?
— Отстаньте, Жозеф. Я вам уже всё сказал — получите сразу после. И помните — Крузенштерн не должен узнать об этом. Иначе он меня поедом съест. Он считает, ни вам, ни Робертсу здесь на острове порох ни к чему. А то вы как дети малые… тут же поубиваете друг друга.
Кабри чертыхнулся.
— Вижу
— С утра, когда я был на «Надежде», ваш капитан зазвал меня к себе в каюту. Там уже торчал этот чёртов Робертс! — Брызгая слюной, Кабри добавил к французским ругательствам ещё несколько слов по-нукагивски, видимо посылая проклятия на голову англичанина. — Крузенштерн прочёл нам проповедь — по-другому его речь не назовёшь — о том, что мы, как европейцы, должны жить в мире друг с другом. А потом вынудил меня пожать Робертсу руку. Я едва сдержался, чтоб не плюнуть в лицо этому английскому негодяю! — Кабри брезгливо посмотрел на ладонь и раздражённо вытер её о набедренную повязку-чиабу.
— Лучше бы вы просто вымыли руки, — посоветовал Толстой, глядя на старания Кабри стереть с ладони невидимые следы прикосновения заклятого врага. — И вообще, — прибавил он вполголоса, — вам нужно чаще мыться…
— За сегодняшнее унижение я отомщу им обоим!
— Правда? Каким же образом? — немедленно заинтересовался граф.
— Пока не решил.
— Так что вам стоит настроить туземцев против Крузенштерна? — пожал плечами Толстой. — Этим вы насолите и тому, и другому… О поверьте, мсье, нет ничего проще, как ввести в заблуждение людей, не понимающих другого языка, — продолжал теоретизировать он, уловив пристальный взгляд Кабри.
— Да, я так и сделаю, — злобно засипел француз. — Я скажу нукагивцам, что на их короля европейцы наложили оковы!
— Что за ерунда! Зачем Крузенштерну этот глупый Тапега на корабле? На «Надежде» полно глупцов и без вашего туземного царька. К тому же, Тапега и так каждый день там околачивается, пьёт стаканами портвейн и грызёт сахар. И потом, кто в это поверит? Крузенштерн — он же агнец божий… только по отношению к диким, разумеется.
— Восемь месяцев назад тут был американский бриг. Его капитан взял тогда в заложники одного из королевских родственников… Здесь никто до конца не доверяет европейцам. Нукагивцы поверят и возмутятся, не сомневайтесь. И Робертс поплатится за свою дружбу с вашим капитаном, — скрипнул зубами Кабри. — Стоит только намекнуть туземцам, что он хочет избавиться от короля, чтоб занять его место… Тут-то этот мерзавец и пожалеет, что женился на королевской дочери.
— А-а, ну это меняет дело. Совсем другой расклад, — не мог не признать Толстой, как человек, искушённый в интригах. — Только мой вам совет — проследите, чтоб рядом не крутился этот мальчишка Раевский. Лучше его вообще где-нибудь на это время припрятать — он чертовский проныра, и, кажется, уже болтает по-нукагивски — ума не приложу, как это у него получается. Словом, в вашем деле он может стать помехой. Заодно проучим его немного, чтобы в другой раз не лез не в своё дело…
— Вы хотите его проучить? — недоверчиво переспросил Кабри, словно заподозрив какой-то подвох.
— Неплохо
— Я могу обманом завести его подальше, вглубь острова… А потом, когда дело будет сделано, вы «найдёте» заблудившегося и заберёте его обратно.
— Мне он ни к чему. Можете даже его съесть, — усмехнулся Толстой, — если вам позволит ваша совесть съесть собрата-европейца. Туземцев-то вы наверняка уже пробовали?
— О нет! — с жаром стал уверять Толстого француз. — Я с большим азартом охотился за ними, но в случае успеха всегда выменивал человечину на свинину…
Толстой икнул, брезгливо поморщился.
— Так я вам и поверил, — сказал он и с отвращением плюнул в сторону. — Мальчишку вы всё-таки не ешьте. Оставьте японцам на растерзание. Впрочем, если что-то пойдёт не по плану, вы всегда сможете обменять его на свинину…
На третий день после этого разговора король Тапега в очередной раз явился на «Надежду».
«Повадился», — взглянув искоса на Тапегу, подумал Ратманов.
С королём приплыли Кабри и ещё какой-то дикарь, татуированный с ног до самой шеи. Старпом только рот разинул, когда испещрённый замысловатыми нукагивскими узорами дикарь небрежно осведомился по-русски:
— А Раевский-то где?
При ближайшем рассмотрении дикарь оказался графом Толстым.
— Они с Робертсом на «Неве», со вчерашнего вечера, — пробормотал Ратманов, дивясь, как радикально изменился облик гвардии поручика за три дня его отсутствия на шлюпе. — На что он вам сдался?
Толстой только разочарованно поднял бровь, не считая нужным утруждать себя лишними объяснениями. «Надо же, этому паршивцу Раевскому опять повезло. Будто в рубашке родился!» — подумал он.
Будучи любимцем Фортуны, граф всегда искренне удивлялся, встречая людей, к которым судьба оказывалась не менее благосклонна.
Тапега тем временем заглянул в капитанскую каюту. Там сидел Крузенштерн, завёрнутый в салфетку, с густой мыльной пеной на щеках. Рядом стоял денщик Стёпка со сверкающей острой бритвой в руке. Капитан скосил глаза и приветственно махнул нежданному посетителю рукой из-под салфетки.
Тапега, по обыкновению, сразу ринулся к большому зеркалу, чтобы полюбоваться своим отражением, а потом зачарованно уставился на то, как Стёпка ловко бреет щёки капитана стальной бритвой, периодически аккуратно вытирая её о висящую на левом локте салфетку. На Нукагиве мужчины тоже брились, оставляя лишь маленький пучок волос в середине подбородка, но эта процедура была не слишком комфортабельной, во всяком случае, с точки зрения европейца: бриться приходилось острой морской раковиной.
Когда парикмахер обрызгал, наконец, гладко выбритое лицо капитана одеколоном, Тапега даже застонал от зависти, жадно принюхиваясь к разлившемуся в воздухе приятному запаху лаванды.
Крузенштерн, видя, сколь много эмоций вызывает у короля процесс бритья, решил сделать ему приятное — велел после себя побрить и гостя, а после — обязательно умыть его душистой водой. Туземец обрадовался, воссел на табурет, завёрнутый в полотенце, и с довольным видом выставил вперёд подбородок.
Его величество побрили, умыли, угостили оладьями с мёдом, которые он страсть как полюбил, после чего благоухающий Тапега отплыл восвояси.