Две любви Саныча
Шрифт:
Ну, стали жить вместе. Санычу Дима, невзрачный, пустобрех, противен был одним своим видом. К тому же не мог примириться с тем, что этот недоросток-перестарок женился на его красавице-дочери. Наверное, даже слегка ревновал в душе. Впрочем, в этом он не только мне, себе бы не признался. Но ненавидел зятя всей душой. Однако же терпел. Чем одному заживо гнить, лучше уж хоть какими отношениями пробавляться. Все душе пища, а не трупный яд.
Но главное горе ждало Саныча впереди. Он как-то и не думал о нем, суетой повседневной занятый. И когда
После суда уже больше месяца прошло. Лето было в разгаре. Город наш благоухал в зелени лип и каштанов, молодежь ходила Бог знает в какой обтяжке, круглые девичьи попы мелькали вперемешку с солнечными зайчиками, и все поголовно устремлялись на речку загорать и наливаться здоровьем.
А Саныч затосковал.
Встретились с ним в очередной раз – он какой-то бурый весь.
Я не лезу, понимаю: чем-то обеспокоен человек. Может, с дочками что? Альке вот-вот рожать, и Дашка, младшая, у тещи в соседнем подъезде живущая, подросла, чего хочешь жди. Возраст самый-самый, школу заканчивает, тут смотри и смотри.
Но Саныч долго крепился, не признавался, чем удручен сверх обычного. И только когда доза стала близиться к запредельной, выдал свой секрет.
Надо понимать, что в малом городе, где жизнь и так напоминает прятки на сцене, подобные темы обсуждать не принято. Даже между старыми друзьями. Считается, что у нормального мужика все везде и во всех смыслах нормально. Потемнить можно, да, это правилами игры допускается. Но проблем в личном плане не существует. Точка.
Это там, где-то за бугром, чуть что не так, несутся к психотерапевту. А у нас все сложности решаются самостоятельно, и уже в качестве добровольной услуги иногда в эти сложности посвящаются самые доверенные лица. Для чего собираемся и пьем, собственно.
Потому-то Саныч и терпел, не умея нарушить традицию. Но когда из динамика полилось наше заветное, старенькое, из арсенала «Дискотеки 80-х», размяк-таки, сдался.
– Припирает мне, – сказал он, потупясь.
– Что? – спьяну не понял я, обычно догадливый.
Саныч как-то виновато покосился на меня. Лицо его было насупленным и грустным. И даже губы поджались, от чего он выглядел старше и несчастней.
– То! – сказал он с натугой.
И смигнул трижды. Многоточием.
До меня стало доходить. А когда дошло, я задумался.
Да, проблема. Мелкая, но это как посмотреть.
– Что, сильно? – сочувственно спросил я, как будто речь шла о расстройстве желудка.
– Не то слово! – хмуро сказал Саныч.
Я быстро посчитал. Ну да, срок подходящий. А мужчина здоровый, хорошо кормленный, да еще с похмелья через день. Тут не то что побуреешь – винтом вокруг себя закрутишься.
– А что, нет под рукой никого? – спросил я.
Саныч отрицательно покачал головой.
– А свидание когда с Ларисой?
– Не скоро… Осенью только.
Проблема резко усугублялась.
Надо же, мстительно подумал я, а еще недавно про личную
А тут вдруг – приперло ему. Поди, дали бы сейчас жену, вскочил бы на нее, как юный пудель. Не знал бы, с какой стороны облизать. Ногу он еле перекидывает! Все познается в сравнении. Банальность, согласен, но что есть наша жизнь, как не подтверждение банальностей?
– Нашел бы кого, – посоветовал я самое простое.
– Кого? – спросил Саныч угрюмо.
В самом деле, вопрос серьезный.
Где искать!?
На работе нельзя, это табу, это даже не обсуждается. Саныч работал на том же заводе, что и Лариса, мастером в цеху. И знал совершенно точно, что о любой его связи на работе Ларисе тут же донесут туда. И знать не будешь, кто. Добрая душа всегда найдется. А Ларисой Саныч дорожил. Это была его семья, его прошлое и будущее, его все. Здесь исключался даже намек на риск. Поэтому работа отпадала, увы, хотя там, конечно, в отзывчивых женских телах недостатка не было.
Дальше что?
Искать среди знакомых? Их, конечно, имелось немало, как у всякого городского старожила. Но, если присмотреться: а кто там был из того, кто требовался? Куча родственников, кумовьев, друзей, коллег и так, людей посторонних. Но выбора-то нужного – никакого! Опять же, попросишь по дружбе, чтоб свели с кем, мигом к Ларисе весточка полетит.
Вот и думай, что делать.
На улице не встанешь, не начнешь всех проходящих мимо женщин за руки хватать, мол, приспичило мне, спасите-помогите, тону. Этим скорее напугаешь, а то нарвешься на неприятности в лице летящего с перекошенным лицом мужа или кавалера. Тут же все рядом: и мужья, и кавалеры. И больница, кстати сказать.
Только того, что надо, не было.
А проблема меж тем оставалась и набирала вес.
Еще через пару недель Саныч не говорил виновато, а чуть не ревмя ревел. И не мне, а уже всем знакомым. Так его разбирать стало, беднягу.
И слово новое в его лексиконе появилось. Какое-то членистоногое, колючее и скользкое одновременно.
– Сперматоксикоз у меня, – говорит, не запинаясь.
Выучил наизусть, затвердил, как диагноз тяжелой болезни.
– Да ладно, – говорю я, – не придумывай…
– Задолбался я уже! – кричит Саныч, меня не слушая. – Глаза на лоб лезут, скоро на стену кидаться начну. Натуральный сперматоксикоз.
Вбил в голову – не вышибить.
Потом пили в компании, он этот «сперматоксикоз» и другим раз пять повторил. Словно бы и гордясь даже столь сложным термином, определяющим его проблему, и тем, конечно, как свободно с этими терминами управляется. И жалуясь от всего сердца: плохо мне!
Но это семечки, болтать можно что угодно. Худо ему было по-настоящему, я-то видел.