Две недели с телевизором
Шрифт:
— Твоя очередь, — сказал он отцу.
И мы поняли, что на этой игре папиного друга не поймаешь.
— Цидулька, — со вздохом сказал отец.
Мы ещё выпили по кружке чая, и друг стал прощаться.
— Нет, нет, — говорил он, — не хочу вас стеснять. Я приехал сюда на две недели и остановлюсь в Доме крестьянина.
— А зачем ты приехал? — спросил отец.
— Командировка, — коротко ответил друг.
Когда он ушёл, мы ещё раз проверили приметы, и все приметы, кроме «ц», сходились, но мы были уверены: построй мы разговор более ловко, он попался
Некоторое время отец молчал, раздумывая о чём-то своём.
— А ведь мы с ним дружили в детстве, — наконец сказал он.
— А теперь разве не дружите? — спросил я.
— Нельзя сказать, что не дружим, просто я не одобряю тот образ жизни, который он ведёт. Смешно, но я даже не знаю, где он теперь работает… если работает. Он самый непутёвый из всех моих друзей.
— А ты бы опросил его, — сказал я.
— Это не тот человек, который скажет. И потом, достаточно того, что знаю я…
И отец рассказал мне некоторые страницы из биографии своего друга. Особенно мне понравилось то, что тот любил изобретать никому не нужные вещи: замки с секретом (один такой замок отец достал, и мы долго возились, не зная, как его открыть); ещё он конструировал какие-то особые карабины: если к такому карабину прикрепить собаку, собака никуда с поводка не денется; и ещё он изобретал трамплины.
— Какие трамплины? — удивился я.
— Не знаю, — ответил отец. — Вероятно, с которых прыгают, но я ещё ни разу не видел, чтоб с них прыгали… В общем, растрачивал он свой талант неизвестно на что, — закончил отец.
И когда он это сказал, мне стало вдруг очень жаль папиного приятеля. И я предложил отцу подбросить незаметно записку его приятелю от неизвестного друга, в которой было бы сказано, что за папиным другом следят, что городским властям всё про него известно, и, если он дорожит своей жизнью, пусть немедленно гримируется и бежит.
— Да, — сказал отец, — это единственно правильное решение. Пиши записку, отнеси её, а я будто бы ничего не буду знать… это так, на всякий случай.
В тот же день я написал записку и понёс её в Дом крестьянина.
— Ты куда, мальчик? — спросила меня дежурная, сидевшая возле тумбочки у самого входа.
— У вас сегодня, — сказал я, — остановился Максим Максимович Пирогов. Мне нужно передать ему записку.
Женщина отложила вязание, взяла канцелярскую книгу и стала водить пальцем по строчкам, отыскивая папиного друга.
— В двойных номерах его нет, — сказала она. — И в многоместных, — сказала она спустя некоторое время, — тоже.
— А где он? — оторопело спросил я.
— Не знаю, — сказала она.
Мы внимательно посмотрели друг на друга, и я вышел из Дома крестьянина.
В тот же вечер мы с отцом долго не ложились спать.
— Вероятно, он понял, — говорил отец, — что все эти наши расспросы означают, и принял свои меры. Это очень хорошо, что так получилось: с одной стороны — мы выполнили свой гражданский долг, пытались помочь майору, с другой — вольно или невольно, я полагаю, невольно — предупредили моего приятеля. Можешь, Митя, спать спокойно,
И мы улеглись спать, и всю ночь мне снилась погоня, и я во сне перебирал ногами; отцу, как потом выяснилось, снилось то же.
3
А утром за завтраком как ни в чём не бывало к нам вошёл папин друг, положил на стол два билета и тоже принялся наливать себе кофе.
— Что это? Значит, ты не уехал? — спросил отец.
— Нет, — сказал друг. — Хотя после вчерашней встречи и подумывал.
Отец молча и решительно отодвинул билеты от себя (сослепу он решил, что это билеты на самолёт и что друг предлагает нам, таким образом, бежать вместе с ним).
— Максим, — сказал отец, — давай поговорим серьёзно. Мы не можем идти туда, куда ты нас зовёшь. Ребёнок должен заканчивать школу, а у меня, извини, есть работа, и я не могу за так просто бросать коллектив…
— Да работай, где ты работаешь, — сказал друг. — Всё это произойдёт во внерабочее время…
— Что ты имеешь в виду? — спросил отец.
— Билеты, — ответил друг.
— И ты не хочешь начать новую жизнь? — спросил отец.
— Поздно, — сказал друг.
— Тебя даже не останавливает, что твоя… э-э… с позволения сказать, работа сопряжена с определённым риском?..
— Нет, — сказал друг. — Я не знаю работы, которая не была бы сопряжена с определённым риском.
— Я знаю такую работу, — живо возразил отец. — В детстве ты мечтал стать пекарем.
— Ты думаешь, о булочки нельзя сломать зубы?
— Мне очень жаль, — сказал отец.
— Мне тоже, — ответил друг.
И на некоторое время в комнате воцарилась тишина.
И тут папин друг задал нам вопрос, который, признаться, нас здорово удивил. Он спросил, откуда мы знаем про его работу и почему так настроены против неё?
— Мы знаем из телевизора, — ответил я. — Вам была посвящена целая передача.
— Мне?! — не поверил друг.
— Вам, — сказал я.
Я не хотел так сразу говорить ему про майора.
— Ну что ж, тем лучше, — сказал папин друг. — Значит, мне не нужно держать свою работу в секрете.
— Разумеется, — ответил отец. — Тем более, что об этом секрете знает весь город. Но что ты делал в тот свой период… в Нальчике?
— Работал в цирке, — сказал друг.
— Где? — спросил отец.
— В цирке.
Мы с отцом вздрогнули, потому что букву «ц» папин друг произнёс абсолютно чётко.
— Но ты ведь раньше, насколько я знаю, работал в Вышнем Волочке на мясокомбинате? — сказал отец.
— Я оттуда ушёл.
— И прямо в цирк?
— Да.
Отец посмотрел на меня.
— А что ты делал там в цирке?
— Что значит — делал? — удивился друг. — Я и сейчас делаю: все эти лонжи, перши, трамплины для всех этих жонглёров, гимнастов, акробатов и все эти шляпы, в которых исчезают кролики, и все эти ящики, в которых распиливают человека, а потом он выходит оттуда живой и невредимый. Можете, кстати, взглянуть на мой чемодан…