Две недели в другом городе

Шоу Ирвин

— Пока обойдемся без полиции.

— Мое предложение вполне разумно, — обиженно сказала Вероника.

— Позволь кое-что у тебя спросить. Что ты собираешься делать, когда эти две недели кончатся и я уеду?

— Это я решу потом, — простодушно ответила Вероника.

Джек вздохнул. Будь проклят Деспьер, подумал он. Вчера на виа Венето француз здоровался едва ли не с каждым, кто проходил мимо их столика.

— Есть другой выход, — сказал Джек. Проглотив слюну, он добавил тихим голосом: — Мы можем расстаться.

Сейчас она показалась ему

обиженным ребенком.

— Ты этого хочешь?

Джек задумался. Любой ответ не был бы абсолютно правдивым.

— Нет, — произнес он.

Вероника улыбнулась, облизала край рта языком. «Когда-нибудь, — сказал себе Джек, — если я познакомлюсь с ней ближе, я отучу ее от этой привычки».

— Я в этом не сомневаюсь. А, ладно, — она резким движением стряхнула крошки с юбки, — я напишу ему письмо. Очень сухое. Посоветую вести себя прилично. Оно остудит его пыл.

— Возможно, — с сомнением в голосе произнес Джек.

Внезапно, теперь, когда решение было принято, он страстно захотел ее. Сидя здесь, держа ее за руку, любуясь гладкой оливковой шеей, поднимавшейся из V-образного разреза свитера, он почувствовал, что поток воспоминаний о вчерашнем дне обрушился на него со всей силой.

— Пойдем ко мне в гостиницу, — произнес он.

Вероника покачала головой.

О Господи, теперь она будет кокетничать. Это уже чересчур.

— Нет, — сказала она. — Он наверняка крутится где-то возле твоего отеля, караулит нас. Вот свинья.

— Тогда поедем к тебе, — предложил он.

Она снова покачала головой.

— Нельзя. Я живу в маленькой семейной гостинице. Тебя ко мне не пустят. Там полно священников из Германии, помешанных на вопросах морали.

— Тогда что же мы будем делать? Дождемся темноты и поищем укромный уголок в саду Борджезе?

— Завтра, — сказала Вероника, — я переберусь к подруге. Она весь день на работе; в квартире, кроме меня, никого не будет.

— А как нам быть сегодня?

Вероника усмехнулась:

— Ты не можешь дождаться завтрашнего дня?

— Нет.

— И я тоже. — Она взглянула на часы. — Я буду занята еще два часа. В пять приду к тебе.

— Ты же считаешь, что он может появиться возле отеля, — напомнил Джек.

— Только не в пять часов.

— Почему ты так думаешь?

— Ежедневно в пять часов, — Вероника, собрав свои вещи, встала, — он посещает психоаналитика. При любых обстоятельствах. Не беспокойся. Он не придет сюда.

Она нагнулась и поцеловала его.

— Я выйду первой. Обожди пять минут. На всякий случай.

Он проводил ее взглядом. Длинные темные волосы ниспадали на плечи девушки; бедра Вероники покачивались чуть заметнее, чем обычно, — она знала, что Джек и два официанта смотрят ей вслед; высокие каблуки итальянских туфель кокетливо простучали по мозаичному полу.

«Господи, — подумал Джек, когда дверь закрылась за девушкой и он откинулся на спинку кресла, — в какую историю я ввязался? Стоит ли игра свеч?»

Покинув ресторан, Джек попросил

Гвидо отвезти его в посольство и добавил, что потом машина не понадобится ему до восьми вечера. Из любопытства Джек поинтересовался у Гвидо, как итальянец распорядится свободным временем.

— Поеду домой, — серьезно ответил Гвидо, — и буду играть с тремя моими малышами.

— У меня тоже трое детей, — сказал Джек.

— В них — смысл жизни, — заметил Гвидо и неторопливо отъехал от тротуара.

У подъезда посольства стоял молодой, рослый морской пехотинец. Часовой напомнил Джеку о той поре, когда Эндрюс заканчивал учебу в школе. На груди розовощекого парня висели медали, полученные за участие в боевых действиях на Тихом океане и в Корее, а также Серебряная звезда и Пурпурное сердце. Он приветливо, открыто улыбнулся Джеку; солдат выглядел слишком молодо для ветерана любой из войн и не походил на человека, перенесшего ранение. Глядя на высокого, румяного пехотинца, Джек вспомнил о Брезаче. «Какие личные драмы пережил этот часовой? — подумал Джек, заходя в здание. — Чьи двери охраняет он в свободное от службы время? Когда посещает психоаналитика?»

Джек представился девушке, сидящей в приемной, сказал, кого хочет увидеть, и через пару минут уже сидел в пресс-бюро, среди грохота пишущих машинок, напротив Хэнсона Мосса, молодого человека, до перевода в Рим несколько лет прослужившего в Париже.

Мосс располнел на итальянской пище; уютно устроившийся в комфортабельном кресле у стола, заваленного газетами, он казался человеком, лишенным честолюбивых амбиций. Первые пять минут занял вежливый обмен информацией о семьях; Джек объяснил, что взял отпуск на пару недель. Мосс посетовал на то, что итальянская пресса критикует американскую политику не менее яростно, чем французская, а тон статей еще хуже. Наконец Джек назвал причину своего визита.

— У меня есть один знакомый, его фамилия Холт. Он из Оклахомы. Владеет несколькими нефтедобывающими компаниями.

— Госдепартамент, — серьезно произнес Мосс, — расшибется в лепешку ради нефтедобывающей компании. Это известно каждому итальянцу. Какие сложности у мистера Холта? Его поймали на черном рынке, когда он разменивал пятидолларовую купюру?

— Он хочет взять ребенка на воспитание, — пояснил Джек.

— Зачем это ему понадобилось? Хочет увезти из Италии сувенир на память о путешествии?

Джек вкратце обрисовал некоторые из проблем Холтов. Упоминать шестилетнее заключение он не счел нужным.

— Здесь, наверно, есть специалисты по таким делам, — сказал Джек. — Я решил, что вы можете посоветовать, к кому обратиться.

Мосс почесал затылок.

— Я думаю, вам нужен Керн из консульства. Вы его знаете?

— Нет, — ответил Джек.

Мосс поднял трубку и набрал номер:

— Мистер Керн, это Мосс из пресс-бюро. У меня тут один мой друг. У него проблема. Мистер Эндрюс из парижской штаб-квартиры НАТО. Он приехал ненадолго. Вы не могли бы принять его прямо сейчас? Спасибо.