Две невесты Петра II
Шрифт:
— Нет, не жду, — едва слышно выдохнула Катерина.
— Тогда что же ты здесь делаешь, да ещё босиком? — удивился князь Иван, разглядев в проблесках лунного света её голые ноги. — Что-то случилось? — озабоченно спросил он сестру.
Княжна Катерина стояла перед ним поникшая, растрёпанная, в мокром платье, подол которого она всё ещё придерживала рукой.
— Ты что? Что с тобой? — Князь Иван потряс её за плечо.
— Ты знал? Знал? — наконец проговорила она, глядя на него огромными чёрными глазами.
— Что знал? — спросил он.
— Знал, что батюшка хочет меня за государя отдать?
— Ах, это, — казалось, с облегчением
— Нет, ты мне ответь: ты знал?
— Об этой затее батюшки знал, — не сразу и серьёзно ответил князь Иван.
— Что ж ты мне-то ничего не сказал, — несколько раз повторила княжна.
— Зачем? — так же серьёзно спросил брат. — Не сказал затем, чтоб ты глупость какую не сотворила.
— Глупость? — задохнувшись, переспросила Катерина.
— Да, глупость. Бросилась бы, вот как сейчас, бежать незнамо куда и зачем.
— Как это — незнамо куда? — повторила Катерина.
— Да, именно так. Или ты думаешь, что, прибежав к своему жениху, правильно бы поступила?
Уставшая от пережитых волнений и разочарования, княжна стояла безмолвно, безвольно опустив руки: казалось, она слушала и не слышала брата.
— Да что с тобой, Катюша? — ласково проговорил князь Иван, обнимая сестру за плечи.
Она прижалась к нему, и вновь слёзы потекли по её лицу.
— Ну ладно, ладно, перестань, перестань, — уговаривал князь Иван сестру, — давай-ка лучше пойдём в дом да поговорим с тобой серьёзно обо всём.
Княжна покорно пошла за ним.
— Ты должна меня, сестрица, послушать. Ведь я твой старший брат и худого тебе не присоветую, — не обращая внимания на молчание сестры, говорил князь Иван.
Тихо, никого не потревожив в доме, они поднялись в комнату княжны. Лишь там в слабом свете ночника Иван увидел, в каком жалком состоянии сестра, и ему стало жаль её.
— Катюша, смотри, ты совсем измочилась.
— Да, да, — безучастно согласилась она, как будто только сейчас заметив мокрое, липнувшее к босым ногам платье.
— Давай я тебе помогу. Где тут у тебя другое платье? — деловито суетился князь Иван.
Он помог сестре переодеться, насухо вытер её промокшие холодные ноги, поправив постель, сказал:
— Ложись, Катюша, отдыхай, а я рядом сяду, побуду у тебя.
Княжна забралась на постель, села, привалившись к высокой спинке массивной деревянной кровати, подтянула согнутые в коленях ноги к груди и обхватила их руками. Она плохо понимала, что говорил брат. А он говорил всё о том, что ждёт её впереди, если она станет супругой молодого государя. Она по-прежнему слушала и не слышала, но вот что-то в его словах заставило её насторожиться. Она открыла глаза, посмотрела на брата. Он сидел в глубоком кресле, пододвинув его к самой постели. Его красивое лицо было едва освещено, отчего казалось ещё более красивым и незнакомым. Княжна впервые за весь вечер внимательно взглянула на него, пытаясь припомнить то, о чём он только что говорил.
— Корона, сестрица, это не шляпа и не колпак — её так просто сам на себя не наденешь.
Она всё ещё не уловила нить предыдущего разговора и вопросительно смотрела на него.
— Ты лишь представь себе, сестрица, как будет раздосадована Лизка, когда ты станешь государыней.
— Лизка? Какая Лизка? — недоумённо переспросила княжна.
— Да одна у нас Лизка и есть, зазнайка непутёвая. Воображает себя первой красавицей, а тебе-то она и в подмётки не годится.
— Это ты о цесаревне? — оживилась княжна.
— А то
— Представляю, — слабо улыбнулась княжна.
— Вот то-то! Мы, Долгорукие, имеем более прав, чем эта незаконнорождённая цесаревна, — не без злорадства проговорил князь Иван.
— Как это? — оживляясь, проявила интерес к разговору Катерина.
— Да так. Родилась-то она тогда, когда батюшка её, государь Пётр Алексеевич, был ещё не венчан с её матушкой.
— Верно? — всё более и более оживляясь, спросила княжна.
Казалось, что высказанная братом мысль о том, что, став государыней, она сполна рассчитается с цесаревной Елизаветой за её высокомерие, воскресила Катерину.
После ухода брата она ещё долго сидела, обхватив колени руками и склонив к ним голову.
Его слова, его убеждённость, его спокойствие поколебали её непримиримость, посеяли в душе смятение, она растерялась. Что ей делать? Упорствовать ли в своей любви к жениху, в своём желании поступить по-своему, другими словами, по своей любви, или, вняв доводам брата, подчиниться строгому приказу отца? Но тут её размышления прервались. Подчиниться чему? Ведь от государя ещё не было и намёка на какое-то особое к ней расположение. Из слов отца княжна поняла одно: это особое к ней расположение она, княжна Катерина Долгорукая, обязана создать сама. При мысли, что она, уже взрослая девушка, должна добиться любви царя-ребёнка, ей стало смешно, она даже улыбнулась сама себе, представляя, как она станет этого добиваться, но воспоминание о любимом человеке, которого ей предстояло оставить, вновь нагнало на неё грусть. Так, перемежая грустные мысли с какими-то неясными надеждами, она уснула. Сон её был короток и тревожен. Ей мерещилось, что она бежит туда, где ждёт её любимый, то кто-то неведомый останавливает её и, наклонив её голову, с силой пытается надеть на неё тесный металлический обруч. В страхе она просыпалась, ощупывала руками горячую голову и вновь забывалась в тревожном сне, полном неясных призраков, смутных желаний, сквозь которые всё отчётливее и отчётливее проступало только одно слово — КОРОНА.
Выйдя утром к столу, княжна Катерина была спокойна, тщательно причёсана и одета, как всегда.
И лишь необычайная бледность её лица выдавала в ней пережитое волнение. Ласково и покорно поздоровавшись с матерью и отцом, она села за стол подле князя Ивана, который, встав со своего места, ждал, пока сестра усядется рядом. Обеспокоенность князя Ивана мигом прошла, как только он увидел улыбку на бледном лице сестры.
За завтраком говорил лишь князь Алексей Григорьевич. Прасковья Юрьевна вступала в разговор только тогда, когда он обращался к ней с вопросами, большей частью касавшимися хозяйственных распоряжений.
— Батюшка, — неожиданно прозвучал чуть охрипший голос княжны Катерины, — дозвольте мне вместе с братцем уехать.
— Это куда ж князь Иван изволит отбыть? — настороженно спросил старый князь.
— Нужда мне ехать до государя. Надо бы в царском лагере охотников побывать.
— Это какая ж такая нужда вдруг приспела?— спросил Алексей Григорьевич, подозрительно оглядывая сына.
— Да испанский посол де Лириа одолел совсем. Требуется ему государь, и всё тут. Хочет знать, когда его величество пожалует в Москву, не то грозится совсем уехать.