Две невесты
Шрифт:
В соседнем домике погасло окно. Старушка Сиси осталась лежать, задумчиво глядя в темноту. Она многое знала и о многом молчала. Зря Ник и Сильвия наговорили сейчас друг другу столько неприятного. Девочку-то можно понять: бесится от ревности, до сих пор любит маму. А вот если бы Ник хоть раз поинтересовался у нее, у старухи, как на самом деле жила его любимая Жозефина, то был бы очень удивлен. А вот если бы он хоть раз услышал, что обсуждают по утрам Людвиг с Люсьеной, то был бы просто шокирован.
2
Утро пришло солнечное и свежее.
Как хорошо. Какое блаженство… Не хочется думать о сегодняшнем дне и о завтрашнем — тоже. Хочется сидеть и вспоминать. Вспоминать детство, маму, веселые утренние тропинки между корявых сосен, сбегавшие к самому морю, редкие сиреневые цветы, которые росли только в здешних местах, красную землянику под ногами, растущую прямо на дороге, так что, если идти босиком, можно почувствовать, как под пятками лопаются сочные ягоды… А еще — пение птиц, влажную росу, робкий, ласковый плеск волн о мелкие прибрежные камешки, все запахи соснового леса и моря…
Именно в пору глубокого детства Сильвия навсегда полюбила утро и стала считать его самым лучшим и самым важным временем суток. Потому что знала: в этих волшебных минутах между пробуждением и завтраком заложен весь успех грядущего дня.
Сейчас тоже нужно правильно настроиться. Она умылась, расчесала волосы, в очередной раз подумав, не отстричь ли их по плечи, чтобы не было так жарко, но махнула рукой и вышла на крыльцо!
Удочек и рыболовного сундука на месте не было.
— Значит, все-таки уплыли, — пробормотала она скорее радостно, чем озадаченно.
Ей не хотелось сейчас встречаться с отцом. Буря чувств, вызванная вчерашним разговором, еще не до конца улеглась в ее сердце, и даже казалось, что где-то в груди, чуть повыше солнечного сплетения, до сих пор надсадно болит.
Неужели из-за Люсьены? Сильвия встряхнула головой, отчего волосы снова рассыпались по плечам. Нет, не из-за Люсьены, а из-за глупой ревности! И не нужно плохо думать об этой женщине. Если отцу с ней хорошо, то, значит, так и надо. В конце концов, пусть живут, пусть женятся, пусть…
Сильвия вдруг резко развернулась и зашагала к их с Людвигом крыльцу. Кто-то внутри нее отчаянно кричал: «Остановись! Не делай этого!», но она шла, упрямо наклонив голову и чуть выставив вперед правое плечо, словно рассекая невидимую преграду. Сейчас она все скажет этой женщине! Сейчас она задаст ей все вопросы в лоб и прогонит из своей семьи! Пока нет отца и Людвига, никто не сможет им помешать.
— Ой, девочка моя, ты, я смотрю, уже встала. Ни свет ни заря.
Мадам Сиси стояла перед ней на тропинке, уперев руки в бока и перекрывая подступы к крыльцу Люсьены. Вопреки ласковости, которая сквозила в голосе, лицо ее выражало совсем иное чувство. Она решительно сдвинула брови, словно хотела сказать: «Ничего ты не сделаешь. Никуда я тебя не пущу!» Сильвия мгновенно
— Ой, бабуля, а я как раз пошла тебя искать! Доброе утро.
— А чего ты пошла меня искать к Люсьене? Мой дом совсем в другой стороне, дочка. — Старуха решительно развернула Сильвию за локоть и потащила за собой. — Пойдем чайку попьем. Проголодалась уже?
— Да. У тебя как всегда?
— Ага. Твои любимые, с малиновым джемом. Есть горячий шоколад, но ты его, по-моему, не жалуешь.
— Я больше люблю зеленый чай.
— А тебе так лучше. — Старуха обвела взглядом голову Сильвии. — Ты на Жозе молоденькую похожа. Та, когда распускала волосы, тоже становилась очень красивой.
— Мне жарко с ними, бабуль, — притворно вздохнула Сильвия. — Даже не знаю, что делать. Может, отрезать? Как считаешь?
Она украдкой кинула полный сожаления взор на окна Люсьены и уселась за уличный обеденный столик.
— Хочешь — отрежь. Они у тебя быстро отрастают, даже не успеешь пожалеть, что отрезала, как снова будут до попы.
Мадам Сиси разливала чай и раскладывала неизменные утренние пирожки и пончики по тарелкам.
— Да, пожалуй, отрежу. Завтра съезжу в Сет, там, по-моему, есть приличные парикмахеры.
— Вот и съезди, заодно и развеешься. А то тебе здесь скучно.
— Да.
Теперь Сильвия не сомневалась, что старуха слышала их с отцом ночной разговор от начала до конца.
— А…
— Что?
— Да так. Ничего. А Люсьена еще не выходила к чаю?
— Нет, мы еще пока не виделись, — старуха отвела глаза. — Спит, наверное. Они с Людвигом всю ночь о чем-то разговаривали, мне спать не давали.
— Ты не спала?
— До самого рассвета.
Сильвия сделала глоток чаю. Вот уж чьи ночные разговоры мадам Сиси не услышит при всем желании, так это Люсьены и Людвига, потому что их окна расположены очень далеко от домика старушки. Если только утром: возле крыльца Люсьены стоит маленькая летняя кухня, где она с шести часов печет пирожки.
Значит, отец был прав: Сиси не спала именно из-за их спора. Но она молчит, делает вид, что ничего не знает. Сильвия исподтишка оглядела ее невозмутимое лицо, тучную фигуру в темном платье. На голове у Сиси неизменно красовался темно-зеленый платок, повязанный на затылке, а пухлые пальцы, которыми она проворно отщипывала тесто, украшало несколько серебряных перстней. Очаровательное зрелище. Но в детстве Сильвия думала, что красивее этой бабушки нет никого на свете, и по возвращении в Париж стремилась наряжаться точно так, как она…
— Ну и что ты думаешь? — неожиданно для себя вдруг спросила Сильвия.
— О чем?
— Ты понимаешь о чем.
— Не понимаю.
— Почему ты не пустила меня к Люсьене?
Сиси вздохнула, немного помолчала и произнесла, словно приговор:
— Это глупо. Сильвия. Ты лелеешь не память о матери, а свои переживания, свою ревность, вот что я тебе скажу!
— Интересно.
— Раньше у твоего отца женщины дольше месяца не задерживались, и ты была спокойна. А сейчас впервые наметился серьезный роман, и ты сразу запаниковала.