Две повести о Манюне
Шрифт:
Мане, конечно, потом влетело. За все – и за тесто, и за поварешку, и за сломанный зонт, и за позор, который пришлось пережить Ба перед сантехником.
Ба выпросила в больнице рентгеновские снимки Мани и развесила их по стенам ее комнаты. Для устрашения.
– Бааааа, – ныла Манюня, – это что, мой череп? Не хочуууууу!!!!!!!!!
– Это твой пустой череп! – ругалась Ба.
Все две недели до поездки в Адлер снимки провисели в Маниной комнате. Сначала Маня пугалась, потом свыклась с ними и стала водить нас на экскурсию к себе.
– Это мой пустой череп, – гордо тыкала
– А это чивой?
– А это таз.
– Совсем не похож, – удивлялись мы, – таз он такой, круглый, с ручками. Бывает эмалированный.
– Хм. Не знаю, – приглядывалась к снимку Манюня, – может, и эмалированный. Но точно не круглый. Скорее…
– Скорее чего?
– Слово забыла. Скорее… скорее…
– Ну! – поторопили мы ее.
– Веснушчатый, во! – наконец вспомнила слово Маня. – Точно, у меня веснушчатый таз.
– С чего ты это взяла?
– А ни с чего. Просто слово мне нравится, – ответила Маня и любовно погладила снимок.
Глава 26
Манюня едет в Адлер, часть вторая из трех, или Салют над курортным городом
Мама крепко пожалела, что проболталась нам про поездку на море.
– Кто меня за язык тянул, – причитала она каждый раз, когда мы приходили к ней с очередной идеей, что еще нам жизненно необходимо взять с собой в Адлер.
Каринка отказывалась лететь на море без нового зимнего пальто.
– Отдыхать без пальто я не собираюсь! – упиралась она.
Новое пальто Каринки было предметом всеобщей зависти. Особенно не давали нам покоя простеганная затейливым узором атласная подкладка, серебристые круглые пуговицы и отороченный мехом капюшон. Пальто прислала мамина троюродная сестра тетя Варя. Она заметила его в универмаге, в груде зимней одежды, которую вот-вот собирались унести на склад.
– Кому-нибудь из Надиных девочек должно подойти, – рассудила тетя Варя и вцепилась в пальто мертвой хваткой. Но за секунду до нее в пальто вцепилась другая тетенька.
– Я первая заметила, – завизжала та на весь универмаг, – и не хватайте меня за руки, у меня маникюр!
– А у моей сестры четыре дочери, – перекричала ее тетя Варя и вырвала пальто. Вместе с маникюром тетеньки.
«Надюша, милая, – писала она в сопроводительном письме, – надеюсь, кому-нибудь из девочек обязательно подойдет этот воистину трофей».
Воистину трофей, к нашему горю, подошел Каринке. Она тут же его надела и ходила так по дому до позднего вечера. Никакие увещевания и уговоры его снять не возымели на Каринку ни малейшего действия.
– Мне не жарко, мне даже холодно, – приговаривала она.
Мы с Манькой ходили следом и тыкали пальцами в меховой капюшон.
– Мягонький! – захлебывались мы от восторга.
– Отстаньте, – ругалась Каринка, – вы мне пальто испортите!
– Просто потрогать, – ныли мы.
– Пять копеек стоит один раз потрогать, – рявкнула сестра.
– Ого, далеко пойдешь, –
– Ну, Америка же далеко, – не дрогнула Каринка.
Перед сном она с большим скандалом сняла с себя пальто, положила его в постель, накрыла одеялом и легла рядом так, чтобы заслонить его от нас спиной.
Стерегла долго, пока мы с Манькой не заснули.
– Фух, ну наконец-то, – с облегчением подумала Каринка и провалилась в сон. О шестилетней Гаянэ она почему-то не подумала. А подрастающее поколение, скажу я вам, ничем не уступало таким корифеям разрушительного дела, как мы, и только до поры до времени прикидывалось овечкой.
Гаянэ тихо лежала в постели и ждала, когда заснет Каринка. Как только стены нашей квартиры задрожали от храпа сестры, Гаянэ подтянула к себе пальто, надела его и застегнулась на все пуговицы. Пальто вкусно пахло нафталином, которым его щедро сдобрила тетя Варя, когда собирала в путь-дорогу из Норильска в Берд. Гаянэ натянула на голову капюшон, спрятала руки в карманы и полежала какое-то время в постели, любуясь, как под тусклым лунным светом переливаются серебристые пуговицы. Потом она тихонько сползла с кровати, взяла с полочки ножницы, аккуратно срезала одну пуговицу и проглотила ее. Посчитала пуговицы. Остались четыре штуки. Подумала, срезала еще одну. Попыталась засунуть ее сначала в ноздрю, потом в ухо. Но потерпела неудачу, потому что пуговица оказалась достаточно большой. Тогда Гаянэ, ничтоже сумняшеся, проглотила и ее.
«Остались три штуки, одна Наринке, одна Каринке и одна Маньке», – решила она и, довольная собой, легла спать.
Наступившее утро стало недобрым для всей нашей семьи. Ибо вопль, который издала Каринка, не обнаружив пальто, силой децибелов мог сравниться только с ревом взлетающей баллистической ракеты.
Она вытряхнула мирно посапывающую Гаянэ из пальто, влезла в него и… недосчиталась двух пуговиц. Гаянэ не стала дожидаться мучительной смерти и припустила в родительскую спальню.
– Спасите меня, – кинулась она ласточкой между мамой и папой и зарылась под одеяло.
На дальнейшие расспросы, куда подевались пуговицы, Гаянэ молчала как партизан. И только к обеду призналась маме, что проглотила их.
– Я подумала, что это конфеты, – расплакалась она.
– А если бы ты подавилась? Пуговицы-то вон какие большие, – всплеснула руками мама.
Пришлось Гаянэ два дня ходить по-большому в детский горшок Сонечки.
– Есть чего? – спрашивали мы ее каждый раз, когда она выходила из туалета.
– Неть, – расстраивалась Гаянэ.
И только на третий день пуговицы, наконец, вылезли.
– Фу, какая гадость, – ругалась Каринка, пока мама пришивала их на место.
– Никакой гадости, – успокаивала ее мама, – я их хорошенечко помыла, так что не переживай.
С тех пор, наученная горьким опытом, Каринка отказывалась оставлять без присмотра свое пальто.
– Оно там будет в безопасности, – убеждала она маму.
– Наоборот, оно дома будет в безопасности, мало ли что может взбрести вам в голову на море?
– А если его украдут? – беспокоилась Каринка.
– Не украдут, не волнуйся.