Две силы
Шрифт:
– Вот, – сказал Стёпка задумчиво, – а вы вот говорили… – Стёпка слегка замялся.
– Что я говорил?
– Говорили, что это, значит, я – жулик, значит…
Отец Пётр весело рассмеялся.
– А на поверку выходит, что жулик, значит, я?
– Нет, это я не к тому, а, всё-таки, тут и крест, и пистолет, и револьвер, со всех, значит, сторон.
– А на тебе креста нету?
– Как не быть, конечно, есть, вот, смотрите.
Стёпка полез рукой за пазуху и достал маленький серебряный крестильный крестик на такой же серебряной цепочке.
– Ну, а кроме креста, есть
Разницу между крестом отца Петра и своим собственным Стёпка объяснить не мог, хотя и чувствовал, что какая-то разница тут всё-таки есть. Стёпка вздохнул:
– А, всё-таки, как то не охота мне вас, отец Пётр, одного в тайге оставлять.
– Как это я до сих пор без тебя жил? – засмеялся ещё раз отец Пётр.
Но Стёпка, который в пещерке чувствовал себя больным, опекаемым, почти беспомощным, сейчас, в тайге, как-то незаметно для самого себя стал играть роль проводника и даже покровителя.
– А, всё-таки, как-то боязно. Русский-то этот, как есть, шляпа. А китайцы-то, видимо, дошлые. В тайге, как у себя дома. Боязно.
– Хороший ты парень, Стёпка!
– А вы вот говорили, жулик.
Отец Пётр вздохнул:
– Все мы перед Богом жулики.
– Кое-кто и перед людьми, – дополнил Стёпка.
– И перед людьми тоже, – согласился отец Пётр.
– Так вы, отец Пётр двигайтесь помаленьку, как бы они засады не устроили, пустите вперёд вашего сойота.
– Им, я думаю, не до засады, им бы поскорей выбраться. А я, Стёпка, в тайге тоже не новичок…
– Ну, так я, значит, пошёл, – сказал Стёпка, не двигаясь с места. – Как-то боязно, ослабел я, что ли?
– А чего тебе боязно?
– Да вас тут одного в тайге оставлять, мало ли что может тут статься?
Отец Пётр засмеялся:
– Да жил же я без тебя до сих пор в тайге, а?
– Время-то было иное. Вот, сколько годов по тайге хожу и ничего. А тут за, можно сказать, две недели такого было наворочено, как на войне.
– Ничего, Стёпка, выберемся. Вот, только не забыли ли мы чего- нибудь?
– Забыли, так найдём…
– Нет, не в том дело. Может, тебе твоего Лыску лучше с собой взять?
– Ни к чему, я и пешим не хуже. А коня зверь задрать может, и волк, и рысь, и чёрт его знает что.
– Ну, хорошо. Тропу ты увидишь через проток. Перейти через него можно только в двух местах. Но это знать нужно, так не расскажешь.
– А вы расскажите, может, и пригодится, мне же на тропу тоже посмотреть нужно.
Отец Пётр вынул из сумки блокнот и карандаш и начал рисовать план местности. Стёпка смотрел внимательно, но не проявлял видимых признаков понимания. Окончив рисунок, отец Пётр стал иллюстрировать его устными разъяснениями. Устные разъяснения сопровождались новыми дополнительными рисунками ландшафтного типа.
– Вот, смотри, тут, на этом плане вот эта, каменюга. – Каменюгу отец Пётр набросал несколькими очень уверенными штрихами. – Вот, если обойдешь её справа, так будут три кедра.
Таким способом в уме Стёпки был постепенно создан его маршрут.
– Теперь понятно, – сказал Стёпка уверенно. – Теперь-то я уже не собьюсь…
– Мы, значит, поедем потихоньку, валиком. Не нравиться
– А чего ему нравиться, вам с ним не целоваться!
Отец Пётр неопределенно пожал плечами.
– Знаешь что, Стёпка, ты ещё мой самострел с собой возьми, видал ты его?
– Видал. У тунгусов такие есть. Здоровая штука. На медведя ходят. А только он мне ни к чему.
– Вот, Феде пригодился. Да и мне – не один раз. Я тебе его здесь оставлю. Что-то мне кажется…
– Что вам кажется?
– Да всякие вещи. Ну, давай с Богом, только ты не попадись как-нибудь…
– Я то? В тайге-то? – В голосе Стёпки было искреннее возмущение. – От борова с цепи и то сорвался, а тут тайга-матушка! Это вы, отец Пётр, уж будьте благонадежны. К вечеру догоню… Ну, если не к вечеру, так завтра. Хлеб есть, сало есть, патроны есть, чего ещё человеку нужно?
Отец Пётр даже не усмехнулся.
– Так, значит, с Богом. Нам этих трёх тоже далеко отпускать нельзя…
Стёпка помялся, потом почему-то поцеловал руку отца Петра и сразу нырнул вниз в расселину. Отец Пётр поднял руку, чтобы перекрестить его, но из рукава от резкого движения руки выскочил спрятанный там револьвер. Досадливым жестом отец Пётр запихал револьвер обратно и всё-таки перекрестил то место, в котором уже скрылся Стёпка. Расселина поросла густым, почти непроходимым кустарником, и уже шагах в десяти ничего не было видно.
Отец Пётр постоял ещё минуты две, потом повернулся к сойоту, который с безучастным видом сидел на корточках на земле.
– Айда.
Сойот вскочил в седло. Отец Пётр не последовал его примеру. Он пошёл пешком, старательно вглядываясь в тропу, в следы, в ветки, во всё, что могло бы дать хоть малейшее указание на цель путешествия таинственного русского. Но никаких указаний не было. Незаметно для самого себя отец Пётр все ускорял шаги, и опытный наблюдатель мог бы установить в отце Петре первоклассного ходока, но никакого опытного наблюдателя не было, а сойоту, по-видимому, всё было всё равно.
Часах в двух хода, отец Пётр натолкнулся на новую остановку таинственной группы. У отца Петра не было таёжного опыта Стёпки, но был некоторый жизненный опыт, которого Стёпке всё-таки не хватало. Так, по осмотру стоянки, отец Пётр мог установить тот факт, что таинственный русский очень сильно нервничал, понятие, которое Стёпке было совершенно неизвестно. Русский сидел на поваленном стволе дерева, и тут же валялись три окурка всё тех же привилегированных папирос. Папиросы были докурены только до половины, окурки были изжёваны; по следам подошв было видно, что русский, несмотря на усталость, вертелся, ёрзал, наклонялся, подбирал веточки и крошил их в пальцах, и всё это вместо того, чтобы просто сидеть и отдыхать. Сопровождавший его гигант-китаец даже и своего спинного мешка не снял, стоял, прислонившись этим мешком к дереву. На одно мгновение у отца Петра мелькнула мысль о том, что русский, может быть, был просто похищен с целью выкупа, что ли, но потом отец Пётр вспомнил Стёпкино наблюдение относительно пистолета, и отбросил это объяснение.