Две столицы
Шрифт:
Средства, которые Новиков получал для издания книг, передавались ему официально и добровольно Лопухиным, Походяшиным, Трубецким и другими. Упрекнуть Новикова в утайке денег было невозможно.
Отправка за границу А. М. Кутузова и студентов Колокольцева, Невзорова была сделана не за счёт «Типографической компании», а на деньги Татищева и Трубецких.
Новиков никогда не сносился с заграницей, за исключением закупки типографических машин и бумаги для издательства и медикаментов для больниц и аптеки.
Между тем императрица волновалась, ей казалось, что следствие ведётся слишком медленно, и она
Получив первые сведения об аресте Новикова, она направила Прозоровскому новый рескрипт, в котором рекомендовала обнаружить новые книги, «кои по указу не только продавать, но и печатать запрещено после двоекратной его о том подписки». Далее Екатерина советовала узнать, на какие деньги «Новиков и его товарищи завели аптеку, больницу, училище и печатали книги», уверяя, что «дав такой всему благородный вид — Новиков и его товарищи обирали слабодушных людей для собственной своей корысти».
Прозоровский и Олсуфьев всеми способами пытались подобрать материалы, нужные им для обвинения по пунктам, указанным императрицей, но это им плохо удавалось. Главнокомандующий через подкупленного человека ухитрился даже снять копии с писем князя Репнина к барону Шрёдеру и достать много бумаг, написанных рукой Трубецкого и Лопухина, но во всех этих документах также ничего не было существенного.
Однако Екатерина и в любой критике со стороны общества видела угрозу для себя. Чувствуя беспомощность Прозоровского, она решила взять дело в свои руки и послала главнокомандующему новое повеление:
«Князь Александр Александрович! Реляции ваши мая от 5 и 6 чисел мы получили: что вы Новикова по повелению нашему не отдали под суд, весьма апробуем, [95] видя из ваших реляций, что Новиков человек коварный и хитро старается скрыть порочные свои деяния, и тем самым наводит вам затруднения, отлучая вас от других порученных от нас дел, и сего ради повелеваем Новикова отослать в Слосельбургскую крепость, а дабы оное скрыть от его сотоварищей, то прикажите вести его на Владимир, а оттуда на Ярославль, а из Ярославля на Тихвин, а из Тихвина в Шлюшин, и отдать тамошнему коменданту; вести же его так, чтобы его никто видеть не мог, и остерегаться, чтоб он себя не повредил. Сие Новикова отправление должно на подобных ему наложить молчание, а между тем бумаги его под собственным вашим смотрением прикажите надёжным вам людям разбирать, и что по примечанию найдёте нужным, или вновь что открываться будет, доставляйте к нам; с имевшеюся в Гендриковом доме Лопухина типографией прикажите то же сделать, что сделано с типографией Новикова. В прочем пребываем вам благосклонны».
95
Апробовать — одобрять.
Чёрная карета со спущенными занавесками мчалась по шоссейной дороге, окружённая эскадроном драгун. По всему пути были приняты меры чрезвычайной предосторожности. В Ярославле, где почему-то предполагали, что местные масоны попытаются освободить Новикова, остановились ночью на несколько часов. Драгуны не слезали с коней, из почтовой станции удалили всех.
Наконец Новикова доставили в Шлиссельбургскую крепость, в ту самую камеру,
Теперь комендант крепости принял нового арестанта, которого приказано было содержать с величайшими предосторожностями, никому не открывая его имени и звания.
Через несколько дней к Новикову прибыл Шешковский для допроса. Старый инквизитор после первых же слов почувствовал, что новый его клиент — человек особого склада. Его было трудно запугать, в нём била огромная внутренняя сила, он не считал себя ни в чём виновным. На вопросы, составленные самой императрицей, Новиков отвечал ясно и правдиво, но не собирался признаваться в том, чего не было.
Сколько ни намекал Шешковский, что дело не в нём, Новикове, а в других особах (упоминая при этом и Репнина, и Лопухина, и Трубецких, и Турненева, и Черкасских), а более всего в связи с некоей высокой персоной, — ничего не выходило. Шешковский подразумевал, конечно, наследника престола Павла Петровича.
Однажды ночью Шешковский попытался замахнуться на Новикова, но тот встал, подошёл к нему и так на него взглянул, что обер-секретарь Тайной канцелярии, задыхаясь, сел на прежнее место.
Пришлось требовать от Прозоровского каких-нибудь новых данных. Екатерина опять написала главнокомандующему, что в присланных им бумагах она не находит материала для обвинения по намеченным ею пунктам: «Может быть, их можно добыть путём выписки из партикулярных писем или оригинальных сочинений».
Усилия Прозоровского ничего не принесли нового. Но, в отличие от императрицы, Шешковский не унывал. Он и не такие дела стряпал, не имея никаких данных для обвинения.
Просматривая старые документы Дружеского учёного общества, Шешковский нашёл то, что ему было нужно.
За восемь лет до ареста Николая Ивановича Новикова умер один из основателей этого общества, профессор Московского университета Иван Григорьевич Шварц, поддерживавший связи с заграничными масонами. За несколько лет до его смерти Татищев поручил ему сопровождать своего сына в Германию. Там Шварц виделся с известным масоном Вельнером, который был прусским министром, с герцогом Брауншвейгским и принцем Кассельским, возглавлявшими различные ложи.
Так как Пруссия вела враждебную России политику, то было проведено специальное расследование об этих свиданиях. Иностранная коллегия точно установила, что Шварц, преподававший историю философии, беседовал с ними главным образом о вопросах религиозных и никаких политических разговоров не вёл. Ему поэтому никто и не предъявил никаких обвинений.
Теперь Шешковский решил извлечь из небытия фигуру Шварца и обвинить московских просветителей в сношениях с Пруссией.
Кроме этого, он достал из архива Тайной канцелярии документы одного провокатора и решил их пустить в ход.
В тот же 1784-й, год смерти Шварца, в Петербурге появился некий барон Шрёдер, приехавший из Пруссии. Он почему-то очень быстро был принят на русскую службу поручиком, хотя и не переменил своего подданства, переехал в Москву и начал знакомиться с московскими масонами, причём предъявил им грамоты, удостоверяющие его высокое положение в ложах.