Две стороны отражения
Шрифт:
Я протестовать не стала: бессмысленно, да и маг не представляет, насколько он ошибается, предполагая, что не попаду при желании в Лорию. Семейная книга заклинаний мне досталась со всем остальным, а значит, переходить через зеркала смогу без посторонней помощи.
– Только переводите не как леди Делиль, – напомнила я.
– А как леди Штенье, – добавил Люк. – все равно нас Богиня уже благословила,
– Когда нас благословила Богиня?
– В монастыре же. Помнишь, когда мы оба попали под божественный свет? Это был знак: как только ты освободишься, мы должны сразу пожениться.
– Если мы сразу поженимся, Каролина нас не простит. А она еще говорила про вашу тетушку...
– Если свадьбой займется тетушка, то она отложится на неопределенное время, – Люк заметно скис. – А переводиться должна леди Штенье, во избежание нехороших разговоров.
– Но Каролину мы позовем. И маму. И Рикардо со Стефано. И Марго со Себастьеном.
– А я приду сам. Без приглашения.
Мэтр Фаро довольно улыбался. Боюсь только, что его приязнь не проживет дольше передачи Люком «уникальных семейных заклинаний, не имеющих аналогов в настоящее время» в обмен на списание долгов семьи Штенье. Нужно будет непременно при этом присутствовать.
Эпилог
– Добился Оскар своего, – вздохнула мама. – Он так и сказал напоследок: «Хочешь того или нет, но наша дочь будет моей наследницей».
– Но зачем?
– Он хотел, чтобы мы поженились. Но я отказалась.
– Почему?
– Летти, у меня к тому времени было четверо внебрачных детей. Четверо! – Она зло пристукнула кулачком по подлокотнику. – А он член Магического Совета Шамбора. Зачем ему в жены иностранка с сомнительной репутацией? Я ему так и ответила.
– А он?
– А он заявил, что я для него намного важнее Совета.
– А ты?
Я жадно вслушивалась в ее слова, понимая, что, возможно, моему отцу не так уж было на меня наплевать, как казалось раньше. В словах матери сквозила застаревшая горечь и сожаление. Сожаление о чем-то несбывшемся.
– А я сказала, что не буду портить ему жизнь и нам следует придерживаться имеющегося договора.
– И он смирился?
– Нет, конечно. Сначала он пытался говорить через зеркала, но я это пресекла быстро. Через зеркала в нашем доме не поговоришь.
– Разве что через Изабеллино псише.
– Я не стала с ним ничего делать – к тому времени твой отец оставил такие попытки, да и особенности покрытия псише не позволяли передавать звук без дополнительного улучшения.
– Но другие попытки не оставил?
– Нет. – Она явно смутилась. – Возможно, я не должна была этого делать, Летти, но я была уверена, что так лучше для всех. Не хотела лишать твоего отца возможности завести нормальную семью.
– В результате он остался совсем без семьи. Не считать же таковым племянника?
– Ты не имеешь права меня осуждать! – вскинулась она.
– Имею. Поскольку все это касается непосредственно меня. Ты лишила его дочери, а меня отца.
– Летти, ты не понимаешь. – Она закусила губу и выпалила: – Я любила его. Я никого и никогда так не любила. А выйти за него означало полностью разрушить его жизнь. Он бы никогда мне этого не простил. – Она смахнула слезу, появившуюся в уголке глаза, рывком выдвинула ящик стола и достала папку, которую я раньше не видела. Толстую такую папку, завязки на которой с трудом удерживали содержимое. – Это его письма к тебе.
Я прижала папку к груди и поднялась. Почитаю, когда буду одна. Говорить маме, что своим решением она не только разрушила жизнь отцу, но и прошлась по нашим, не стала, – она и без того все это прекрасно понимает, вон как рыдала на могиле Оскара Делиля. Нет, от своей любви нельзя отказываться!
В своей комнате я обвела прощальным взглядом свои вещи. Все нужное я забрала, а если чего забыла – нестрашно, возьму потом. Прикоснувшись к прохладному стеклу псише, проговорила формулу, завещанную отцом. Поверхность под рукой пропала, и я шагнула вперед. К Люку, который обо мне беспокоился. В дом, который меня ждал.