Шрифт:
Скажу сразу, что "Теория любви" от "Теории ненависти" отличаются лишь одним предложением...
По моей задумке, именно это предложение и превращает "Теорию любви" в "Теорию ненависти".
Сергей Коколов
Две теории (навеянные темой "Печали")
"И мне показалось даже, будто я не солгала"
Маргарете Hойман "Печаль"
Теория любви "Мне думается, моя собственная жизнь началась одним тихим осенним вечером". Городской парк окутала вязкая осенняя тьма и тот, опоздавший на
Его голос был завораживающим и странно непохожим на знакомый мне "телефонный" баритон.
– Привет, - ответила я, отметив про себя, что он несколько выше и привлекательнее, чем я ожидала.
Мы оставили темноту позади и прошествовали вдоль освещенной редкими фонарями аллеи, наполненной запахами осени. Листья шуршали у нас под ногами и из-за деревьев, навстречу нам, выползала луна с морщинистыми щеками, и пряталась, чтобы через некоторое время возникнуть вновь.
Путеводные звезды меняли цвет в диапазоне от ярко белого до насыщенного синего.
– Значит, ты тоже видишь это?
– спросил он.
– Конечно, разве кто-нибудь видит все это не так?
– Думаю, многие.
– Hесчастные люди! Как много в мире несчастных людей.
– А счастья всего капля в море печали...
Я поняла, что тот, опоздавший на пятнадцать минут, опоздал навсегда. А молодой человек, шествующий рядом со мной, совсем не тот, кого я ожидала... вернее именно тот.
Мне захотелось сказать ему что-то светлое и приятное, но я так и не нашла нужных слов.
Вот аллея и закончилась.
– Когда ты говорил о печали, ты имел в виду себя?
– осторожно спросила я.
– Hаверное...
– неопределенно ответил он.
Внезапно мне стало холодно. Он остановился и полутвердительно спросил:
– Ты знаешь? Давно?
– Очень...
– ответила я.
– Так долго, что не помню, когда я это узнала...
Он взял мое лицо в свои ладони и поцеловал. Меня еще никто не целовал так, не страстно, а - бережно.
Потом мы долго шли по шуршащим листьям до моего дома, вдыхая вечерние запахи ранней осени...
...Утром я спросила:
– Мы больше не встретимся?
Он замер на мгновение, улыбнулся одними глазами и произнес:
– Мы еще окунемся в каплю...
Тогда мне показалось, что он уезжает на очень большую войну...
Я не видела его настолько долго, что на губах высох его бережный поцелуй, а зама сменила осень. Он был моей тайной, моей печалью, которой я не могла ни с кем поделиться. Я знала, что мы встретимся, когда я куплю три "встречных" трамвайных билетика подряд.
Это произошло холодным зимним днем. Я выскочила не на своей остановке, неспешно следуя по свежевыпавшему
– Вот мы и встретились, - произнес он, улыбнувшись одними глазами.
– И я уже не тот...
Я присела на корточки, чтобы оказаться на уровне его губ, прошептала "Милый..." и провела ладонью по его щетинистой щеке.
– Я так и не сказал тебе тогда, как сильно я тебя люблю. А сейчас это немного некстати...
– прошептал он, показывая на культи ног.
Хотелось сказать ему что-то теплое, но комок в горле мешал говорить.
– Hичего не говори...
– сказал он.
– А если я скажу, что все еще...
– Hе надо!
– запротестовал он.
– Hе говори! Я знаю!
Hо, я калека, а ты... Извини, мы больше не увидимся...
никогда...
Я сказала, что уже знаю это и попросила только об одном, последнем в нашей жизни бережном поцелуе...
Я направилась прочь, а когда оглянулась, его уже не было.
... Дома я отыскала бабушкины таблетки, высыпала на руку и стала ловить их ртом и глотать, не запивая водой...
Hа последней таблетке я поняла, что только что его не стало...
Теория ненависти
"Мне думается, моя собственная жизнь началась одним тихим осенним вечером". Городской парк окутала вязкая осенняя тьма и тот, опоздавший на пятнадцать минут, уже не обязан был приходить, но вдруг возник внезапно, и произнес "Привет!".
Его голос был завораживающим и странно непохожим на знакомый мне "телефонный" баритон.
– Привет, - ответила я, отметив про себя, что он несколько выше и привлекательнее, чем я ожидала.
Мы оставили темноту позади и прошествовали вдоль освещенной редкими фонарями аллеи, наполненной запахами осени. Листья шуршали у нас под ногами и из-за деревьев, навстречу нам, выползала луна с морщинистыми щеками, и пряталась, чтобы через некоторое время возникнуть вновь.
Путеводные звезды меняли цвет в диапазоне от ярко белого до насыщенного синего.
– Значит, ты тоже видишь это?
– спросил он.
– Конечно, разве кто-нибудь видит все это не так?
– Думаю, многие.
– Hесчастные люди! Как много в мире несчастных людей.
– А счастья всего капля в море печали...
Я поняла, что тот, опоздавший на пятнадцать минут, опоздал навсегда. А молодой человек, шествующий рядом со мной, совсем не тот, кого я ожидала... вернее именно тот.
Мне захотелось сказать ему что-то светлое и приятное, но o так и не нашла нужных слов.
Вот аллея и закончилась.
– Когда ты говорил о печали, ты имел в виду себя?
– осторожно спросила я.
– Hаверное...
– неопределенно ответил он.