Две воительницы
Шрифт:
— Сколько времени осталось? — шепотом спрашивает он.
Кхал опускает глаза.
— Скажи мне сколько — и кончим с этим! — гневно требует Идо.
— Может быть, до завтра, не дольше.
Конец. Больше нет времени для отчаянных надежд, для бесполезных мечтаний. Завтра или даже раньше закончатся годы, которые подарила им судьба.
Идо
— Не нужно идти так тихо: я не сплю.
Голос Соаны звучит жалобно, прерывается от одышки. Идо находит в себе мужество поднять глаза и посмотреть на нее. Он любит в ней даже признаки болезни — смертельную бледность, прозрачность кожи, которая стала такой от жара, трещинки на коже тонких губ.
— Подойди сюда, и закончим это.
В ее голосе нет тревоги. Она уходит из жизни спокойно, как будто отправляется в одну из поездок, которых было так много в ее жизни, оставляет его одного, и он не в состоянии примириться с этим.
Идо подходит ближе, садится рядом с Соаной и находит в себе силы посмотреть на нее. Он долго всматривается в каждую черту ее лица, останавливает взгляд на ее ввалившихся глазах и темных кругах вокруг них, на тонкой шее, на сморщенной коже.
«Значит, такой я буду помнить ее всю оставшуюся жизнь? Больное тело в глубине кровати?» — спрашивает он себя и не может сдержать слезы.
Соана закрывает глаза, дышит тяжело.
— Прошу тебя, не делай так.
— А что, по-твоему, я должен делать?
Она молчит.
Идо берет ее за руку, сжимает ее ладонь. Сколько раз в его жизни повторялась эта сцена прощания? Столько, что его уже тошнило от нее, но за все эти годы войны он никогда не думал, что однажды будет так прощаться с Соаной. Он предпочитал верить, что стрела, кинжал, меч или яд убьют его раньше, и это ей выпадет на долю оплакивать его мертвое тело. Судьба не была настолько милостива к нему.
— Не грусти, — устало заговорила Соана. — Мы прожили столько лет, и они были прекрасным подарком, разве не так? И я сделала все, что должна была выполнить, мне не о чем жалеть.
— Если бы я не взял тебя с собой под землю, в этот акведук, если бы не продолжал как дурак жить только одной войной…
Она словно смахивает его слова небрежным движением руки.
— Идо, я сама сделала этот выбор.
Идо качает головой: он не может сдаться.
—
Соана улыбается.
— Но у нас были эти годы, и их было немало.
Для него они были как одно мгновение. Он целует ладонь Соаны, сжимает эту ладонь в руке.
— Идо… — Но совершенно ясно, что даже Соана не знает, что сказать.
Идо думает: смерть любимого человека никогда не бывает естественной, она всегда — убийство и самая настоящая кража. Это все равно что потерять руку или ногу, с этим нельзя смириться. Может быть, в самом деле это только закон жизни, но если жизнь так устроена, значит, жизнь несправедлива и, может быть, жить не стоит.
— Не заставляй меня уходить в тоске из-за того, что я оставляю тебя.
Идо чувствует, что ему больше нечего сказать.
— Если ты захочешь, пройдет даже это. Но ты должен хотеть этого, понимаешь?
Слезы начинают тихо литься у гнома из глаз и капают на ладонь Соаны. Сейчас Идо кажется невозможным, что однажды он сможет увидеть свет, и в любом случае он этого не хочет. Если она умирает, то будет справедливо, чтобы он провел в темноте все время, которое ему осталось жить.
— Прошу тебя, поговорим о чем-нибудь другом.
Соана делает усилие, чтобы улыбнуться, и старается, чтобы ее голос звучал нормально.
— Ты помнишь тот вечер, когда я попросила, чтобы ты позволил мне побыть у тебя дома?
Идо закрывает глаза и видит Соану, какой она была тогда, в точности такой, какой она сидела тогда перед ним, словно не было прошедших лет. Теперь он больше не сомневается, теперь он знает, что будет видеть ее такой каждый раз, когда вспомнит о ней.
— Я не могу его забыть.
— А свадьбу Дохора и Суланы, когда тебе было стыдно стоять рядом со мной?
— Мне не было стыдно! — возмущается Идо.
— Нет, было, ты стыдился себя самого.
Идо краснеет и улыбается.
Так продолжается долго. Они думают о том, что было раньше, перебирают бесконечные воспоминания, которые эти двадцать лет принесли им в дар. А когда она слишком устает, чтобы говорить, и ее дыхание становится легким хрипом, он один продолжает говорить за двоих. Потом свеча медленно догорает, и в комнате воцаряются тишина и мрак.