Две женщины
Шрифт:
Он будто чуял, когда у жены заводился любовник, и почти всегда оказывался прав.
Оттого девчонки и веселились. Одной исполнилось девять, другой восемь, они уже знали счет, и их забавляло, что папаша до сих пор не мог подсчитать, сколько у мамы было любовников. Но они притихли, когда услышали звук удара и вслед за этим по застеленному линолеумом коридору застучали мамины каблуки.
– Жирный ублюдок! Дождешься, я насажу твою тушу на нож!
– Как же, насадишь! Это тебя насаживают на стручок все, кому не лень! Ты только на то и годишься,
Битва на самом деле только начиналась. Раздался глухой стук, и девочки догадались, что это отец приложил их мать головой о стену. Они зажмурились.
– Иди ты, Сью. В прошлый раз я вставала.
Сев в кровати, девочка помотала головой:
– Ни за что. Ты же знаешь, он меня ненавидит. Знаешь ведь.
Громкая возня и звуки ударов подсказали им, что драка переместилась в тесную прихожую.
– Так. Новая лампа – вдребезги. Сейчас у мамаши совсем съедет крыша.
Дэбби оказалась права. Джун Макнамара завопила пронзительным голосом:
– Ты, подонок! Грязный ублюдок! Тебе все тут надо разрушить, да?
Битва разгоралась, и сестры знали, что в этот момент происходило: мать яростно защищала свое добро, а отец, насмехаясь, орал: «Отдавай, корова блудливая, а ну отдавай!» Он хохотал, что еще больше распаляло ярость Джун. А отцу только этого и надо было.
Девочки сидели с широко раскрытыми глазами, замерев в кровати. Они наперед знали, что будет дальше: Джоуи Макнамара примется всерьез молотить свою жену чем попало, наставит ей синяков и, может быть, даже поломает кости.
Дэбби спрыгнула с кровати. В свои девять лет она уже была не по возрасту высокой девочкой, и к тому же прехорошенькой. Среди окрестных убогих домишек и царившей в округе нищеты она казалась слишком красивой, созданной для другой жизни. С опаской приоткрыв дверь спальни, Дэбби нерешительно шагнула в коридор.
Джун лежала на полу в гостиной, лицо превратилось в кровавое месиво. Муж, нависнув над ней, прерывисто, со свистом, дыша, рвал ее волосы. Сьюзен в страхе спряталась за сестрой. Но в это время стали барабанить в дверь – приехала полиция, и девочки вздохнули с облегчением.
– Ну-ка, Джоуи, открывай, приятель! Мы знаем, что ты дома!
Сьюзен побежала в прихожую и открыла дверь. Оттолкнув девочку, чтобы не путалась под ногами, в дом ворвался сержант Симпсон и с ним еще двое полицейских. Девочка видела, как они с трудом оторвали папашу от матери. При этом Джоуи лягался, норовя попасть жене ногой по голове, но постоянно промахивался.
– Остынь, парень. Ты уже и так подпадаешь под две статьи! Мало тебе? Хочешь заработать статью за нападение на полицейских?
– Она шлюха… Старая шлюха! Трахается с хозяином «Виктори», да будет вам известно. А сам он черный, как головешка, и яйца у него черные… У, дрянь!
Он опять попытался накинуться на жену.
– Делает из меня посмешище, все про это знают… Джун вырвало на махровый коврик с оранжево-желтыми цветами, и у одного из полицейских, самого молодого, тоже начались спазмы.
– Пошли,
Джоуи кивнул, но, когда полицейские стали выводить его из комнаты, неожиданно попятился и с размаху опустил каблук ботинка на руку жены.
Джун завизжала. Вскочив с пола, она набросилась на мужа. Девочки широко открытыми, испуганными глазами наблюдали эту сцену. Сержант Симпсон глянул на Сьюзен и, пожав плечами, посоветовал:
– Беги к бабушке, одна нога здесь, другая там. Сообщи, с каким счетом закончилась встреча, и скажи, чтобы шла сюда. Твою маму надо отвезти в больницу, он ей вышиб все мозги.
Кивнув, Сьюзен пошла в детскую, натянула брючки и надела старое пальтишко. Вот так всегда. Самая паршивая работа доставалась ей, и все из-за того, что она была крупнее Дэбби и не такая хорошенькая. И еще потому, что все считали ее старшей сестрой, а на самом деле она была младшая.
Вернувшись в гостиную, Сьюзен увидела, что мать сидит на диване, прижав к груди покалеченную руку, и гладит ее другой рукой, а Дэбби, обняв мать за плечи, пытается ее успокоить. Но вдруг Джун резко высвободилась из объятий дочери и тяжело вздохнула.
«И когда только Дэбби научится не лезть к людям в неподходящее время?» – подумала Сьюзен. Незаметно выскользнув из дома, она быстро пошла по Коммершиал-роуд в ту сторону, где жила Айви Макнамара. Было четыре часа утра. Бабушка вряд ли обрадуется тому, что ей придется вылезать из теплой кровати в такую рань, и, честно говоря, трудно упрекать ее за это, размышляла Сьюзен.
Пока она добиралась до бабушкиного дома, у нее окоченели ноги. Девочка тихо постучала в дверь. Переминаясь с ноги на ногу в ожидании, она уже точно знала, что бабушка сейчас поднимет крик.
«Кого это принесло посреди ночи!»
Сьюзен не любила свою бабушку со стороны отца. Никто ее не любил. Айви Макнамара – зловредная, вздорная, горластая старая сука. Так говорили о ней люди, и это еще самые мягкие их слова.
Дверь распахнулась, и перед внучкой предстала бабушка во всей своей красе. Голову ее наподобие защитного шлема плотно покрывали ярко-желтые бигуди. В углах беззубого рта пузырилась слюна, изборожденное глубокими морщинами лицо было заспано. Грязные ногти на немытых руках напоминали когти хищной птицы. Чистоплотность никогда не входила в число достоинств Айви. Ей было всего пятьдесят семь лет.
– Ладно, входи, только быстрей. Ты выпускаешь все тепло из дома!
Сьюзен прошла за ней в спальню. Айви достала из шкафа старую меховую шубу и надела ее.
– Поищи мои зубы, не могу же я идти без них. Пошарив глазами вокруг, девочка увидела зубы в стакане на столике у кровати.
– Вот они, ба.
Айви впихнула их в рот. Мгновенно лицо ее помолодело, впалые щеки и рот разгладились.
– Ну, что на этот раз?
– Полиция увезла папку. Он колотил мамку.
Айви расхохоталась и одновременно громко пукнула.