"Две жизни" (ч. I, т.1-2)
Шрифт:
— Левушка, впусти И., он у двери, — сказал мне Ананда. Я не услышал стука за суетой в комнате, подбежал к двери и впустил И.
Ананда отошёл от кресла, указал И. на Жанну, и тот, подойдя к ней, положил ей руку на голову, — Узнаёте ли вы меня, Жанна? — спросил он, — Господин старший доктор, как же могу я не узнать вас? — ответила тихо и совершенно спокойно Жанна. — Зачем вы сюда пришли, Жанна?
— Я сюда пришла? Вы ошибаетесь, я сюда не приходила и этого дома я даже не знаю, — снова тихо отвечала Жанна. — И я очень хочу к себе. И. отнял свою руку.
— Ах, нет, нет, я не хочу домой, там ждет меня что-то ужасное… Хотя ведь там мои дети. Боже
— Да, это дала мне вчера мадам Строганова. Она сказала, что это подарок Браццано её младшему сыну; но оттуда выпало несколько бисеринок, от чего расстроился рисунок. И что такие бисерины есть только у Анны; что нужно взять их в её рабочей шкатулке и поправить рисунок. А я не могу их взять; не знаю почему, а не могу. — Её голос перешёл почти на шёпот.
И. подвёл меня к Жанне, которая или не видела, или не узнавала меня до сих пор.
— Левушка, Левушка, ах как вы мне нужны! Я вас, кажется, уже год ищу. Хотела вам что-то очень важное сказать, а сейчас всё забыла. Где вы были всё это время? Вот здесь… — Она стала искать у себя в кармане пелерины. — Нет, я больна, Левушка, — сказала Жанна ничего не найдя в кармане и опустив руку.
И. поднял безжизненно упавшую руку Жанны и с помощью князя перевёл несчастную женщину в свою комнату. Здесь он ещё раз отёр ей лицо и руки и подал стакан с водой, куда налил чего-то. Жанна жадно выпила; на её безжизненном и бессмысленном до сих пор лице появился румянец. Через минуту перед нами сидела прежняя Жанна, Жанна самых лучших и чистых минут своей жизни.
— Теперь вам надо вспомнить, как вы жили эти последние дни, Жанна, и рассказать нам, что было с вами. Мы хотим помочь, но для этого надо, чтобы вы всё вспомнили сами, — обратился к ней И.
— О, наконец я дышу спокойно, я вижу вас и Левушку живыми. Если бы я хотела рассказать вам, что со мной было, то могла бы сказать только одно: я была как мёртвая, — сейчас я воскресла. Меня давила какая-то мысль, будто я должна сделать что-то, похожее на преступление… Да, да, вспомнила, Браццано велел мне добиться через Левушку, чтобы на руке Анны был его браслет; что он только тогда может быть спокоен, что она выйдет за него замуж. Теперь я вспомнила всё. Он привёл меня сюда, велел идти к Левушке, и хоть убить кого-нибудь, а пройти к нему и передать этот ужасный браслет. Знаете ли, он точно жжёт руки, когда его держишь, этот браслет.
Она замолчала, потёрла лоб, обвела нас всех взглядом и спросила:
— Я не сделала ничего ужасного?
— Нет, всё хорошо. Забудьте теперь обо всём этом и ничего не бойтесь. Мы проводим вас домой, — сказал ей Ананда.
— Как страшно! Там будет ждать Браццано. Он меня убьёт, — прошептала Жанна, сжимаясь в комочек.
— Не бойтесь ничего. Сейчас мы пойдём встречать одного нашего друга. С ним приедет его секретарь, женщина. Она негритянка. Для нашего друга у нас есть помещение, но её нам поместить некуда. Не дадите ли вы ей приют на эту ночь? В отеле она слишком привлечёт к себе внимание, чего бы нам не хотелось, — сказал Жанне Ананда. — Ах как я буду рада! Я так боюсь одна теперь. — Если разрешите, я проведу ночь в вашем магазине, внизу, и тогда вам совсем не будет страшно, — подавая Жанне накидку, сказал И.
— Надо спешить. Князь, мы вас эксплуатируем. Но я только час назад узнал, что
— Зачем же? Хватит комнат в доме, — запротестовал было князь, но Ананда настоял на своём.
Мы простились с нашим милым хозяином и поспешили к пароходу.
Жанна шла между И. и Анандой, а И. держал меня под руку. Я так одурел от всех происшествий дня, что стал "Левушкой-лови ворон".
Когда мы завернули за угол пустынной улицы, то увидели что навстречу идёт Браццано, нагло глядя на нас. Его адская физиономия выражала крайнее раздражение.
Но не сделав и трёх шагов, он вдруг согнулся чуть не пополам, свернул на мостовую и стал переходить улицу. — Идите, — сказал нам Ананда. — Я сейчас вас догоню. В один миг он был подле турка, и каждое слово, произнесённое его металлическим голосом, долетало до нас:
— Ещё есть время одуматься. Доползи сгорбленным до дома и три дня не имей сил разогнуться. Обдумай, во что вступаешь. Обдумай, кого вызываешь на бой. Ещё есть время, ещё можешь всё искупить. Сиди без языка и движений и думай. Опомнись или пеняй на себя за всё, что последует. В последний раз милосердие дарит тебе зов и возможность исправиться.
Ананда догнал нас, оставил И. с Жанной, ласково обнял меня и сказал:
— Мужайся, мой дорогой. Так много испытаний упало на тебя сразу. Боишься ли ты? — спросил он меня.
— Месяц назад меня перепугала Хава. Но турка я не испугался и вообще ничего в вашем присутствии не боюсь. Я только молю Флорентийца помочь мне в страшные минуты — если они будут, — привести мой организм в полное спокойствие, быть работоспособным.
— Браво, друг, — рассмеялся Ананда. — Ты мне напомнил рассказ капитана, пораженного твоим весёлым смехом в самый ужасный момент бури. Теперь и мне стало весело от твоей храбрости.
Я не успел ничего ответить. Через несколько минут мы уже стояли перед сэром Уоми и Хавой, шедшими нам навстречу с пристани.
После первых радостных приветствий мы усадили Хаву, Жанну и И. в экипаж. Слуга сэра Уоми, нёсший за ним два больших чемодана, положил один из них в экипаж, и кучер натянул вожжи.
Сейчас сэр Уоми показался мне несколько иным. В лёгком сером костюме, в белой шляпе на тёмных вьющихся волосах, с тростью какой-то особенной формы, он легко шёл рядом с державшим меня под руку Анандой. Он отказался от экипажа, сказав, что с большим удовольствием пройдётся с нами пешком. Но прежде он обернулся к своему слуге и спросил, не тяжело ли тому будет нести вещи. Слуга улыбнулся и, положив, как игрушку, чемодан на плечо, ответил, что и десять вёрст прошагать с такой поклажей сущий пустяк.
Встречать нас вышел князь. Против обыкновения лицо его было расстроено, хотя приветствовал он сэра Уоми с большой радостью, даже восторгом, так ему свойственным.
Мы пропустили сэра Уоми и Ананду вперёд. Не сговариваясь с князем, мы оба поняли, что хотим что-то сказать друг другу.
— Князь, — шепнул я ему, — к обеду надо непременно дыню. Восточный мудрец без дыни немыслим, — повторил я слова кондитера, вдруг уверовав в них как в несомненную истину.
— Ах ты Господи, я совершенно об этом забыл! Сейчас побегу распорядиться, — засуетился князь. — Но, Левушка, это поправить легко. А вот вещи те проклятые всё лежат в комнате до сих пор. Я ношу ключ в кармане, чтобы никто туда не вошёл. Ананда трогать не велел, и я боюсь его ослушаться.