"Две жизни" (ч.II, т.1-2)

Антарова Конкордия Евгеньевна

Вам самой известно лучше всех, каким здравомыслящим человеком был пастор. Не менее вам известна и его доброта. А о его чести вы будете потом вспоминать всю жизнь.

Вы сказали, что не поняли того, что я говорил вам в конторе. Бедняжка Дженни! К сожалению, я ничего не могу сделать теперь для вас — ни помочь вам, ни защитить. Если бы вы, войдя сюда, принесли хоть каплю любви в сердце, хоть крошечку доброты, я мог бы ухватиться за них и раздуть их в пламя. Но вы пришли сюда, замышляя зло и предательство. Вы жаждали обратить меня, как Бонду, в своего

раба и слугу. Вы надели камень Браццано на себя и, повелевая теми, кто в зависимости у него, сами стали его рабой. Скоро ваша жизнь внешне будет блестяща. Но… рана вашего сердца будет глубже, чем всё окружающее вас великолепие.

Ступайте домой. Защищайтесь от Бонды и его слуг вашим камнем, чтобы не быть битой. Но всё же помните, что всякий укротитель, живя с дикими зверями, ненавидим ими и они ждут момента, чтобы его растерзать.

До тех пор, пока в сердце своём вы не найдёте любви к сестре и матери, пока вместо проклятий вы не пошлете им мольбы о своём спасении, и не взывайте понапрасну к моему имени. Не пишите мне, это будет бесполезно. Только если вы выполните на земле свою первую задачу — любить людей — вы сможете беспрепятственно найти к нам дорогу.

Урок вашей жизни: искупить предательство. И сколько бы вы истерически ни кричали, что любите сестру, сколько бы ни старались в этом кого-то убедить, мне ваша искренняя любовь, как и ваше лицемерие будут всегда видны. Даже тогда, когда вам самой будет казаться, что вы её любите, и тогда вы будете думать о себе, а не о ней. До тех пор в вашем сердце будет жить лицемерие, а не любовь, пока вы не поймёте свой долг и не скажете себе смиренно: "Мне надо быть подле сестры, чего бы это мне ни стоило и чем бы это мне или ей ни грозило".

Только тогда вы и впрямь забудете о себе. Ваша любовь перестанет быть соображениями практических выгод или страха. И вы откроете себе узенькую тропку к высокому пути, к тому пути, на котором люди ценят свободу не как зависимость или независимость от земных условностей, но как собственное раскрепощение от власти осязаемых ценностей. Только тогда в вас проснется творчество вашего собственного духа. И вы сможете звать меня и искать моей помощи. И где бы вы ни были, в каких бы условиях ни находились, я услышу вас. И помощь моя будет вам дана… Но не воображайте суеверно, что помощь, посланная Великой Жизнью, это выигрыш в лотерее. Всякую помощь надо заслужить и быть достойным её.

Если вы цените только низменные блага, вроде денег, богатства, драгоценностей и внешнего положения, связанного с ними, а вопросы духа для вас ненужное бесплатное приложение, ваши усилия приобрести истинное знание, которое присуще только высокой жизни, будут всегда кончаться разочарованием.

Обо всём, что вы сами себе выбрали, с чем вам теперь придется столкнуться именно потому, что вы связали себя, надев камень Браццано, в эти короткие минуты вам рассказать невозможно. Одно могу сказать вам: не прижимайте к себе так сильно этот камень. Он предназначался не вам, но вы его теперь снять уже не сможете.

Захоти я вас освободить

от него, он потеряет всякую силу и вы будете беззащитны перед вашими ужасными спутниками. От них вас защищает сейчас только он. Не бойтесь, что они снимут его с вас. Им это не по силам.

Чтобы защитить вас o Браццано, я кладу запрет на ваш ужасный браслет, и никто кроме меня или моего гонца не сможет снять его с вас. Но это, повторяю, может случиться, когда вы духовно прозреете.

Идите. Вам дана возможность найти путь к спасению. Но сейчас вы погружены в ложь и лицемерие, в такую тьму и зло, что видеть ничего не можете, кроме внешних форм.

— Вы сказали, — зло глядя на сэра Уоми, скороговоркой, точно боясь что-то забыть, говорила Дженни, — что внешний блеск, мечты о богатстве — это всё суета и зло. Позвольте вас спросить, почему же вы сами не живёте в шалаше, в грязи, а принимаете меня в комнате, обстановка которой одна стоит, вероятно, несколько сот фунтов? Почему все, кто окружает вас, живут богачами, а не нищенствуют?

— Вы не поймёте этого сейчас, объясняй я хоть много часов кряду. Можно жить среди самых прекрасных вещей и даже не замечать их. И можно иметь самые ничтожные вещи, окружив себя ими и раздав то, что прекрасно, и всё думать только о роскоши, которую бросил или которой не имел.

Ещё раз повторяю, всё, что я был в силах для вас сделать, я уже сделал. Мой вам последний совет: не ездите сейчас к Браццано. Он ещё достаточно силён, чтобы заставить вас страдать. Но прежней силы он себе не вернёт и через некоторое время погибнет. Если хотите уберечь себя и мужа от бешенства злодея, уезжайте в Рим, где у вашего мужа есть маленький домик. Там вы оба сможете начать трудиться, а вы, с помощью вашего браслета, найдёте себе много даровитых слуг и добудете себе и богатство, и блеск.

Дженни вся дрожала от бешенства. Ярость её была тем сильнее, что она напрягала все силы, чтобы сорвать браслет с руки и направить луч камня в глаза сэра Уоми, но пальцы её едва могли коснуться тонкой цепочки, и она не могла выговорить ни слова.

— Послушайтесь моего совета, Дженни, и поезжайте в Рим. Всё, что возможно, будет сделано мною, чтобы защитить вас и помочь вам. Если же поедете к Браццано, пеняйте на себя.

Сэр Уоми встал и направился к двери, которую раскрыл. Поклонившись Дженни, он тихо прибавил:

— Отговорите Бонду приезжать в этот дом. Если вы не послушаетесь и этого моего совета, вы уедете из Лондона без Бонды, что для вас будет ещё хуже. На вас одной сорвет весь свой гнев Браццано.

Дженни молча вышла из комнаты. Кипя бешенством, страдая от бессилия и ненависти, она села в свой кэб, и чем дальше от дома лорда Бенедикта, тем злее кипели её мысли.

Подъезжая к своему отелю, она приняла два решения. Первое — отправить Бонду немедленно в особняк лорда Бенедикта за теми драгоценностями, которых не сумел добыть Мартин. Второе — как только Бонда доберётся до сокровищ, за которыми его и послали в Лондон, ехать к Браццано и соединиться с ним.