"Две жизни" (ч.III, т.1-2)
Шрифт:
— Друзья мои, вы ждали моего возвращения, как ждут «чудес». Вы и сейчас ждете, что я буду вас «выбирать», увезу тех, кто мне понравился, кого я сочту «готовым» к новой жизни, вернее к новой форме труда. Ваш настоятель много раз старался объяснить вам, что зов Учителя не есть выбор. Готов ученик — готов ему и Учитель. Готов дух человека, созрел он — готова и новая форма труда и деятельности для него. Никто не может «вести» человека. Он сам идет. И в зависимости от того, как он сам идет. Учитель может ему ответить, освещая — с той или иной силой — горизонт его духовного пути. Если кто-либо из вас еще горит какой-то страстью, как бы она ни была завуалирована, он не может ехать со мной в тот широкий мир, где пламенем, под вуалями и без них, горят страсти. Потому что его личная страсть, не имеющая явных внешних признаков, но еще тлеющая в глубине сердца, немедленно вспыхнет, как только соприкоснется с окружающим пламенем.
Работа в условиях мирской жизни, из которой вы все ушли когда-то, преследуемые собственными страстями, может быть плодотворна снова только тогда, когда уже не надо думать о себе, когда интерес к частице «я» потерян и гудит радостная энергия в сердце, что можно теперь жить освобожденным, легко и просто, в любых условиях, заботясь только о труде, к которому дает
Откройте глубже свои духовные сокровища, отройте все остатки личных чувств и самолюбий и вникните в мои слова: не я вас «выбираю», но вы идете на зов сердца, где нет иных побуждений, как быть слугою Бога. Тот, в ком шевельнулась хотя бы самая маленькая мысль: "Он награжден вниманием Учителя или людей больше меня"; тот, кто подумал: "Трудно жить на земле одинокому"; тот, кто развернул перед собой горделивую панораму: "Буду помогать человечеству", — все останьтесь, не ходите со мной в пламя крови и страстей людских, так как вы еще не сбросили личины «я». Только утвердясь в живой Любви, то есть неся ее всякому, человек перестает быть одиноким, так как это понятие исчезает из его духовного кругозора. Идя в этой психике среди людей, можно разбивать в каждом его предрассудок одиночества и вводить его в круг радостных новых пониманий, заменяя ими прежний цикл идей, в которых жил страдающий от одиночества человек. Первым следствием нравственной узости, когда человек чувствует себя одиноким, бывает нравственное уродство — требовательность к другим. Требовательность прежде всего к тем, кто старался или согласился разделить его одиночество. Если это дружба — то дружба эта имеет глубоко запрятанные когти ревности, желания быть «всем» для друга. Если это любовь, то любовь, идущая вразрез с самым элементарным человеческим пониманием, что она есть отдача света и мира, а не жажда взять все лучшее, ибо чувство хозяина — первый стимул закрепощенного в страстях человека.
Страх, в тысячах и тысячах самых разнообразных видов и мыслей, пугает человека и путает его ежедневное единение с другом, с общественностью, с сотрудниками, выставляя всюду условные пугала, существующие только в собственном сознании каждого: «потеряю», "увлечется", "мне не достаточно отдает", «заболеет», "переутомится", «покинет», "потеряю опору и карьеру". Страх сжимает все духовные силы внутри человека и не менее крепко сжимает кольцо вокруг человека. Никакое общение невозможно для вас с Учителем и для Учителя через вас, если вы допустили страх в свое сердце. В тех городах, где предстоит вам трудиться на пользу и благо людей, почти все люди побеждены страхом и не умеют действовать в своем труде, стоя в Вечности. Сейчас, здесь поймите, какую величайшую освобожденность должны вы сознавать в себе, чтобы можно было о вас сказать: "Эти люди готовы к труду Учителя, их дух не может ни смутиться, ни замутиться от общения с закрепощенными людьми. Они владеют даром распознавания, их «доброта» есть умение видеть в каждом Единого… Отряхните с себя не только уродливые мысли о застенчивости, но и всякие мысли о разнице между вашей культурой и культурой людей тех мест, куда поедете. Для вас есть только одна культура: проносить во все сердца мир, как бы ни велика была разница в воспитании и отлична цивилизация стоящих перед вами людей и как бы глубоко вы ни понимали, что общающееся с вами сердце спит еще в глубоком и грубом невежестве относительно своего истинного земного пути и в полном непонимании смысла своего воплощения. Не ужасайтесь никаким страшным событиям внешней жизни народов, в ритм существования которых суждено вам включиться, потому что для вас нет ритма какого-то одного народа, вырванного из общей жизни вселенной, для вас есть один ритм — ритм Великой Матери Жизни. Стоя в этом ритме, устремив сердце и мысль к дальним мирам, начинайте свой день труда и любви среди тех людей, куда последуете за мной. Но если хоть на одну минуту допустите тоску, что не всегда вы будете нести свой подвиг труда и любви рядом со мной, в физической близости, что не всегда сможете обменяться со мной мыслью, советом, найти во мне физического, бодрящего сотрудника, — не ездите, оставайтесь здесь, за оградой, куда не проникают течения быта и скорби суетных толп людей. Каждый идущий не во мне должен искать помощи, но в себе вскрыть аспекты Единого и ими войти в ритм Единого Владыки Земли, в тот ритм, в котором Он трудится для той же Земли, для которой вы, ученики, сотрудники и братья, «готовы». Раскрыть во встречном какое бы то ни было понимание мировой жизни и собственной ответственности перед ней не может ни один человек, пока сам не утвердится в привычке жить
И. поклонился всем слушавшим, поклонился Раданде и подал знак к выходу из трапезной. Когда все покинули огромный зал, И. подозвал Дартана, приветствовавшего всех нас как сердечно любимых друзей.
— Ну вот, Дартан, часть первая твоих трудов завершается. Великие Владыки мощи посылают тебе свои заветы и наставления через Бронского, Игоро, Грегора и Василиона. Видишь, как ты богат послами! Но это не значит, что ты сам освобождаешься от дальнейших трудов или что послы твои останутся с тобой надолго. Они совершат революцию в твоем оазисе, передадут тебе снова твое переформированное царство и уедут вдогонку за мной выполнять свои новые мировые задачи.
И. отпустил всех нас, велел мне разобрать письма в его комнате и подождать его возвращения. Сам же он с Дартаном и Яссой прошел к Раданде.
Захватив Эта у Мулги, который необыкновенно ласково приветствовал меня и сказал, что получил приказание от И. возвратиться с ним вместе в Общину Али, чему он очень рад и счастлив, я пошел обратно в наш домик. Эта чинно шагал рядом со мной, ничем не нарушая торжественности моего настроения, в которое привела меня речь И. Вскоре я услышал вдали за собой торопливые шаги и почувствовал, что человек спешит догнать меня. Я замедлил шаги, и через несколько минут меня догнал Бронский.
— Левушка, дорогой мой друг. Давно я с Вами не говорил, давно, с Общины Али, я даже не имел возможности обменяться с Вами мыслями, хотя все время был подле Вас, разделяя во многом Вашу судьбу. По существу говоря, мне даже не нужны были слова, так как я чувствовал, что все мои мысли доходят до Вас так же, как и ваши до меня. Я сознавал неразрывную близость с Вами, как и со всеми теми, кто несет сейчас людям задачи Светлого Братства. Но кроме этой идейной связи, большая теплота сердца тянет меня к Вам, дорогой друг. Я не могу забыть, с какой теплотой встречали Вы меня во все минуты моего горя и как я всегда находил в вас утешение доброты, а не слова «об» утешении, звучащие нравоучением, что так часто встречал в жизни. Теперь, когда вся моя психика иная и для меня уже нет возможности думать о себе и жить для себя; когда это наше свидание, быть может, радостная и последняя встреча в этой форме, так как очень скоро я уеду с Дартаном, а Вы будете сопровождать И. в его дальнейшем путешествии по миру, — мне хочется еще раз высказать Вам, каким примером бодрости, всегда глубокого мира Вы для меня были.
Много божественно прекрасных ликов и сияющих, священных фигур видели мы с Вами за это сравнительно короткое время нашего счастливого обучения подле И. и Владык мощи. Но во всех этих людях я видел уже результат их многих и многолетних трудов. Я видел их уже не обычными людьми, но сверхчеловеками, теми, кого в быту мы звали «святыми». Грань между обычным миром земли и вечным небом для них не существовала. Но как они вошли в свое сверхчеловеческое существование, я постичь не мог. Встретив Вас, хотя ни Вы, никто другой мне ничего не говорили, я сразу понял, какие основные качества человека могут привести его к высокому и светлому пути существования сверхчеловеком, то есть к Великому Светлому Братству. Живой пример полной цельности, полной чистоты и преданности, полной верности, когда даже беглая мысль легкого ее нарушения, не только какого бы то ни было предательства, не может мелькнуть в мозгу общающегося с Вами человека, — этот живой пример, увиденный мною в Вас, сразу заставил меня сбросить с сердца всю слякоть сомнений и крепко утвердиться в целесообразности движущихся и складывающихся обстоятельств каждого отдельного человека и всего мироздания.
Расставаясь с Вами теперь, я об одном буду помнить: нет встреч случайных, и встреча с Вами повторится, если вечная память о Вашей верности будет жить во мне. Позвольте мне обнять Вас, друг. Быть может, уже не представится больше минуты поговорить с Вами вдвоем. И. дал мне поручение быть с Грегором в доме Деметро и отобрать всех, кто готов для возвращения в оазис Дартана. Мой последний привет любви я передаю вам в этой коробочке, на крышке и дне которой мы с Игоро выгравировали сами те постройки, его и мою, что остались в оазисе матери Анны. Грегор много смеялся над нашим детским трудом граверов, но все милостиво поправил и, в конце концов, даже похвалил. Примите наш общий дар и…
помогайте нам. Мой Владыка мощи сказал мне, что первый по силе между нами — Вы.
Я, впрочем, в этом и не сомневался.
Обняв меня несколько раз, всматриваясь в меня, точно хотел навеки сохранить мой образ в своей зрительной памяти, Бронский поцеловал коробочку из бело-розового стекла с золотыми крапинками и подал ее мне. Отвечая другу на его сердечные объятия, глубоко тронутый его нежностью, я тихо сказал:
— Когда-то Вы не раз говорили мне: "Левушка, где вы запропали? Я так соскучился по Вас". Я тогда не понимал Вашего состояния. Вы — обладатель такого гениального таланта — казались мне богачом, всегда настолько заполненным внутри, что Вам некогда думать о ком-либо, кого бы Вам не хватало для Вашего творчества. Теперь я понимаю, что счастье творящего именно в том и состоит, что сердце его, всегда пустое для личного и открытое творческому порыву, вбирает каждого и отдает ему всю любовь. Отдав ее однажды, оно уже не забывает встречного, ее подобравшего.