"Две жизни" (ч.III, т.1-2)
Шрифт:
— Понять страдание каждого? О, это действительно наивысшая сила из всех даров человека. Все понять — все простить, говорят французы. Но я думаю сейчас вовсе не о том. Можно понять, что человек страдает, сострадать ему, стараться разбить его суеверие или предвзятость, мешающие ему жить счастливо. Но так понять, чтобы разделить его страдание, — для этого надо хотя бы один раз испытать самому те чувства, от которых рвется сердце твоего собеседника. Я думаю, что слово «понять» в высшем смысле значения — это вызвать в жалующемся тебе человеке желание действовать, бороться, сбросить с себя страдание от уныния и освободить дух к красоте, к радости. Но вот как помочь человеку освободиться и всегда ли, всякий ли может это сделать — в этом и есть
— Не знаю, Алиса, мой дядя Али всегда говорил мне, что таких внешних обстоятельств, которыми бы человек был задавлен, не существует. Что у каждого человека именно те обстоятельства, которые ему по силам. И потому каждому человеку его обстоятельства по силам, что он сам себе их создал. Нет обстоятельств, «данных» человеку, а есть только известная часть его собственных вековых действий, выпавшая из кармического звена в данное его воплощение. И сколько бы ни ждал человек, что кто-то другой разбросает и победит его собственную вековую энергию, вставшую перед ним в это «сейчас» как ряд сопутствующих воплощению тяжких внешних обстоятельств, он так и будет в них жить до тех пор, пока сам не победит их энергией любви, мощной силой радости. Так говорил мне не раз мой дядя Али. Я думаю, что большая часть тяжелых встреч происходит именно потому, что страдающий не понимает, что только его собственная энергия любви и бодрости может помочь ему выйти из кольца давящих обстоятельств.
А помогающий стремится не к тому, чтобы пробудить энергию унылого страдальца, а старается облегчить физическую тяжесть его внешних обстоятельств. Ты скорбела и плакала, когда была бессильна помочь своей сестре Дженни. Ты ни разу не пожаловалась на тяжесть жизни дома. Ты убирала все препятствия и неудобства с дороги Дженни. Ты помогала ей блистать, одевала и обшивала ее и мать, пыталась их утешать и успокаивать. Ты расстроила свое здоровье, служа им, силясь принести им мир. И в этом ты нисколько не успела, хотя в бесполезных усилиях и расшатала свое здоровье. Ты защищала отца и стремилась создать ему каплю уюта в доме. И в этом ты успела. Почему? Почему ты действительно защищала отца и не могла помочь ни матери, ни сестре? Потому что сила твоей любви к отцу лилась из тебя легко и радостно. Потому что единение твое с ним, помимо кровной связи, было в красоте Вечного. Он, как и ты, стоял в этом Свете, и сила твоей любви удваивалась от встречи с его любовью и удваивала его энергию. И все твои усилия украсить жизнь сестре и матери уходили, как вода в щели пола. Потому что тебе не удалось развить в них даже первой элементарной нравственной силы: вкуса. На вопрос, что любят они, что нравится им, ты могла услышать ответ о тысяче вульгарных вещей обывательской, эгоистической жизни, о внешнем блеске и удовольствиях, но Радости Света Вечного не занимали места в их сознании. Ты называешь Венецианца отцом.
Никто лучше меня не разделяет этого твоего чувства, когда уста сами собой говорят: «Отец». И все же ни его живой пример, ни его частые беседы не могут раскрыть ни в одном из нас тех свойств, которыми определяется крошечное словечко «такт», если в нас не развит вкус. Чтобы началось в человеке развитие его тончайших духовных сил, образующих собою такт, необходимо, чтобы всем — от дикаря до высокой степени
Беседу прервал Генри, стучавший в дверь, прося разрешения войти.
— Я принес вам обеим, полуночницы, — это не я, а лорд Бенедикт так вас назвал, прелестные дамы, — пилюли. Его светлость предостерегает вас, что мы сейчас войдем в полосу сильной качки. Наль надо спать, а следовательно, и молчать, а Алисе — бодрствовать и… тоже молчать. Но это, Алисочка, уж от меня докторское указание, — смеясь, закончил Генри свою тираду, которую выпалил, подражая Сандре в его юмористических ужимках и скороговорке.
— Каково? Да ты ли это, кузен Генри? — воскликнула Алиса, удивленно рассматривая розовые щеки и горящие глаза сейчас такого возбужденного, обычно бледного и холодного лица Генри, со спокойными голубыми озерами глаз.
— Ну, вопросы потом, сестра. Теперь же моментально — пилюли, — голосом строгого врача сказал Генри, подавая лекарство сначала Наль, потом Алисе. — Лорд Бенедикт просил передать тебе, Алиса, эту тетрадь, велел тебе оставаться у Наль, хотя она и заснет, до тех пор, пока Николай не сменит тебя в каюте. Вот видишь, Наль уже спит, точно и не говорила две минуты назад. До свидания, забегу еще к маме и Лизе и снова помчусь по пароходу, — уже запирая дверь, закончил Генри и исчез в коридоре.
Укрыв Наль, потушив верхний свет в каюте, Алиса устроилась у столика и приготовилась читать присланную ей тетрадь, как почувствовала, что борт парохода взлетел вверх, вслед за тем весь пароход сильно вздрогнул, все задрожало и заскрипело, и борт с высоты ухнул вниз. Не ожидавшая такой внезапной качки, Алиса упала с кресла на пол, выронив из рук тетрадь. Весело посмеявшись своей неудаче, она подобрала тетрадь, поправила соскользнувшую туфлю и решила лечь на диван, поручни которого будут предохранять ее от дальнейших падений.
"Бедные, бедные все те, кого буря застала в море, в их рыбачьих челнах или плохих суденышках", — подумала девушка, мысленно посылая благословение всем тем, кому море сейчас грозило опасностью или смертью. У самой Алисы не только не было страха перед бурей, не только вера ее в Венецианца, стоявшего у руля, наполняла ее чувством безопасности за всех тех, кого он вел в эту трудную ночь, но в сердце ее было нечто вроде досады, что ей не позволено быть возле великого рулевого и прибавить свои маленькие силы к его гигантскому уроку этой бурной ночи.
"Ну, нечего мне терять время в пустоте, мечтах о месте возле Учителя. Там мое место, где он мне его указал. К тому, что он мне указал, я должна приложить все мои силы и усердие", — закончила свои мысли Алиса.
Взглянув на Наль, убедившись, что пилюля Венецианца погрузила ее в столь глубокий сон, что она не чувствует ни качки, ни толчков, Алиса встала, выше натянула защитную сетку над Наль, чтобы та не могла упасть с дивана при особенно резких толчках парохода, с большим трудом прошла узкое пространство качающейся каюты и улеглась снова на собственный диван, где натянула и на себя сетку и снова взяла в руки тетрадь.
Необычным теплом пахнуло на Алису, как только она открыла прекрасную обложку из зеленой кожи и прочла надпись, сделанную крупным, ровным и четким почерком Венецианца: НАСТАВЛЕНИЕ УЧЕНИКУ В ТУ МИНУТУ, КОГДА ОН СОЗНАТЕЛЬНО ВЫБРАЛ ПУТЬ ЗЕМНОЙ ЖИЗНИ, ВИДЯ В НЕЙ ЕДИНСТВЕННЫЙ ДЛЯ СЕБЯ ВОЗМОЖНЫЙ СПОСОБ ЖИТЬ: ТРУДИТЬСЯ НА ОБЩЕЕ БЛАГО, РАЗДЕЛЯЯ ТРУД ВЕЛИКОГО СВЕТЛОГО БРАТСТВА Что значит слово «ученик»? Что значит слово «сознательно»? Ученик — это вовсе не тот человек, что говорит себе и всем: "Я пошел за Учителем, пошел по его тропе, которую Он указывает людям. Хочу достичь цели и свидеться с Ним, а потому я и есть ученик".