Две жизни комэска Семенова
Шрифт:
Комиссар довольно кивнул – он любил руководить.
– А потом сразу начнём соревнования!
…Селяне, собравшиеся понаблюдать за ратными забавами красноармейцев, вырядились, как на праздник – во всё, что поновей. Мужики надраили сапоги, нахлобучили картузы с блестящими козырьками, бабы надели припрятанные от мародёров широченные юбки и цветастые платки.
Комэск с эскадронным комиссаром и командирами взводов расселись на принесённых из соседних домов лавках. Тут же, на правах почётных гостей, клюквинцы. Кот и Весёлый успели обойти всю деревню, осмотрели
Семенов тем временем пытался вызвать на разговор Дементьева, но тот держался напряженно и отмалчивался, как будто побаивался чужого командира. Да и на своих бойцов косился опасливо… Может, боится, что выкинут что-то? Или просто боится их?
– Хорош кублиться! – крикнул, заждавшись, Семенов. – Первая пара на исходную!
Начали с рубки глиняных шаров. Бойцы комендантского отделения ставили шары на деревянные подставки высотой с человеческий рост и всадники, отъезжая по очереди к краю пустыря, должны были на полном скаку рубануть по мишени так, чтобы разрезать её поперёк, оставив свободно стоящее основание на месте.
Зрители принялись подбадривать своих, кто всерьёз, кто с подначкой.
– Не оплошай! Давай!
– Смотри, Федька, целиться не забывай! На баб не отвлекайся шибко!
На первом состязании отсеялось четверо: с задачей разрубить глиняный шар, имитирующий вражескую голову, справились все – но хлёсткости удара для того, чтобы оставить при этом основание на месте хватило не каждому.
– Может, ещё по одной попытке? – предложил огорчённый таким результатом Буцанов.
– Никакой второй попытки, – отрезал Семенов. – Нечего тут… у Шкуро пусть попросят… вторую попытку.
И, поднявшись, скомандовал:
– Все, кто не справился, вернуться в подразделения!
Сосновские мужики, как только закрутилось зрелище, принялись что-то между собой обсуждать, оценивать соревнующихся, определяя, в ком больше силы и сноровки – точно так, бывало, придя пошабашить на станцию, они присматривались, кого из местных грузчиков позвать к себе в бригаду для полного комплекта.
Закончив с глиняными шарами и спешившись, принялись рубить воткнутую лозу с надетой сверху папахой. Рубить следовало так, чтобы папаха не падала наземь, а соскакивала вертикально на оставшийся кусок лозы – раз за разом опускаясь всё ниже и ниже.
Проще всех – размеренно и споро, будто проделывал его каждый день, с упражнением управился донской казак Вихрев. Четыре удара, последние два с колена – и папаха аккуратно плюхнулась на дорогу, взметнув облачко пыли.
– Знай наших! – выкрикнул Буцанов – сам дончак, хоть и не казак, а иногородний, но вот не удержался, даже про комиссарское звание забыл. Впрочем, по службе он землякам спуску не давал. – С донскими тягаться, что с кобылой…!
Эскадронцы засмеялись ядреной шутке: ай да комиссар, умеет забористо сказать, значит, лишний раз подтвердил, что свой, народный!
Военспец Адамов провозился чуть дольше
Многие начинали хорошо – их шашки летали с коротким хищным свистом, они бодрились и перекрикивались со зрителями, и казалось, запросто покромсают лозу до самого конца – но стоило дойти до низовых ударов, как папахи, кувыркнувшись, слетали с опоры под разочарованные возгласы зрителей.
С заданием справились всего пятеро.
Перешли к рубке свободно свисающей веревки, привязанной к приколоченной к стене овина перекладине.
– Командир, одну-то совсем легко рубануть. Прикажи сразу три повесить. Чего добро зазря переводить? – предложил Пшенкин с Кубани, баюкая в руках знаменитую кавказскую гурду, которую считал лучшей шашкой в мире и которой владел виртуозно, потому и запросил сразу три каната, а вовсе не от проснувшейся вдруг хозяйской жилки. Но комэск возражать не стал.
– Давайте три! – распорядился Семенов.
Пока крепили дополнительные веревки, Весёлый и Кот подошли к Пшенкину, принялись что-то у него выспрашивать, к шашке руки тянуть, вроде подержать просили. Тот выслушал, мотнул чубатой головой, будто отрезал:
– Говорить тут не о чем!
Клюквинцы, похоже, не собирались отставать, но заметив цепкий взгляд Семенова, Весёлый толкнул Кота под локоть и они прогулочным шагом вернулись в толпу зрителей.
Висячую веревку рубить совсем не просто, это Пшенкин слукавил. Она ведь не сопротивляется клинку, а уходит от него. И силой тут не возьмешь – только скоростью и резкостью! А если есть в ударе эти составляющие, тогда действительно – и три пересечешь, как одну! Короче, три веревки, повешенные рядом, кроме Пшенкина сумели перерубить только Адамов и Вихрев.
Им троим и выпало последнее, решающее задание: рубить связанную пучками лозу, под которую извели изрядно кустов в ближайших перелесках. Рубили сначала пучки по десять штук, потом по двадцать и тридцать – по кругу. Тут уж пришлось соревнующимся попотеть – эта рубка была не только на силу и резкость удара, но и на выносливость хвата руки. Финалисты поснимали френчи и кители, засучили рукава рубашек.
– Порты тож скидывай! – пошутил кто-то из местных.
Но рассмеялась только детвора и молодые бабы. Мужики наблюдали за происходящим с напряжённым сосредоточенным вниманием.
«Так, глядишь, и в эскадрон попросятся, – подумал Семенов. – Хотя куда им – нестроевые все, а то бы уже прибрали – либо наши, либо белые…»
Рукоятки сидели в крепких ладонях как влитые, клинки проходили связанную лозу, словно морковку. А всё-таки с каждым кругом становилось заметно, что рубщикам требуется всё больше усилий – и вот уже Лукин, вызвавшийся исполнять роль судьи, начал считать в разрубленных пучках уцелевшие лозы, провозглашая лужёной своей глоткой:
– Семь! Пять! Тут три! А тут аж десять!