Две жизни Миши Маргулиса
Шрифт:
– Ты, кто, мальчик? – Спросил он и хотел взять в руки Мишину скрипку. Но, Миша скрипки не отдал. Пальцы будто приросли к дереву инструмента и никак не хотели размораживаться.
– Да, ты не бойся, я не насовсем. Отдам. – Рассмеялся Лундстрем. И Миша отпустил.
– Я, Маргулис. – Неожиданно охрипшим голосом, проговорил он. Олег Леонидович внимательно оглядел скрипку.
– Ну, здравствуй, Маргулис. – И протянул Мише руку. – Откуда ты, такой взялся?
– Я, местный. – И, почему-то, добавил, от волнения, не зная, что еще сказать. – Тутошний.
– Понятно. А здесь-то, что со своей скрипочкой делаешь, тутошний, ты наш? – Весело и легко рассмеялся, Олег Леонидович.
– Ничего,
– А, свинговать, где научился?
– Это, что такое – свинговать? – Миша застеснялся своей безграмотности. – У нас в училище не преподают.
– Ну, не преподают, и ладно. Что-то еще сыграть можешь?
– Не знаю. Наверное, все, что скажете.
– Вот, нахал. Вы только гляньте на него, ребята. Все, что скажете. – Лундстрем повернулся к пианисту – Сема, дай-ка, что-нибудь из Гудмена.
– Без проблем. – И Сема заиграл на рояле тему одной из композиций Бенни Гудмэна, «Давайте радоваться». Олег Леонидович протянул Мише скрипку.
– Валяй, парень, включайся. – И легко подтолкнул нашего Мишаню в сторону рояля.
Миша взорлил. «Хаву Нагилу» он знал вдоль и поперек много лет подряд. Она жила в его душе. И, хотя, он ни разу не импровизировал на эту тему, нынче произошло все, как, само собой, разумеющееся, легко и свободно.
Не могу не отметить, как рассказывал сам Миша много позже, так он никогда больше не играл. Душа его парила. Смычок сам, то едва касался струн, то гулял, перескакивая с одной на другую, а то и впивался в них, во все сразу, будто пытался порвать, уничтожить скрипку, покончив с этим кошмаром.
Кошмаром сам Мишаня назвал тот момент, уже потом. Но, тогда, как, опять же, он рассказывал, чувствовал, нет, пожалуй, не чувствовал, а на самом деле, ощущал себя, не Мишей Маргулисом, а кем-то другим. То ли богом, то ли, наоборот, а черт его знает, кем, наоборот. Может, и этим самым чертом, вселившимся не только в него, но и в его совсем простенькую скрипочку. Но, тем не менее, это была такая музыка… такая музыка…
Я ее слышал. И скажу, что, лучше и, главное, откровеннее, никто, никогда не играл, во всяком случае, в те времена и в том месте. Такой «Хавы Нагилы», до сего дня, не слышал никто.
И когда Миша, рванув, в последний раз смычком по струнам в бессилье опустил руки, еще долго в воздухе звучал последний аккорд. А, в ушах присутствующих, металась гулкая тишина.
На этот раз аплодисментов не было..
– Да, парень, – Олег Леонидович глянул в упор на Маргулиса. – Можешь. Ничего не могу сказать. Можешь. Что скажешь, Сема? – Обернулся он к пианисту.
– Может, – Подтвердил Сема. И еще раз добавил. – Честно, может.
– Ну вот видишь, и Сема со мной согласен. А, чтобы Сема похвалил, дорогого стоит. А, что, Володя, – обратился он к Бержицкому, – отдашь мне парня? Или самому нужен?
– Да парень-то вроде в свободном полете. – Улыбнулся Бержицкий. – Так что решать не мне.
– Ну, ладно, ладно, не тебе. – Олег Леонидович подошел к отдельно стоящему столику, заставленному напитками, плеснул в два фужера по грамульке коньяка, с фужерами подошел к Маргулису. – Употребляешь? – Спросил, и протянул Мишане фужер.
– По праздникам. – Слукавил Миша. – Потом, добавил. – И, если поднесут.
– Ну, вот я и подношу. Однако знай. Начнешь выпивать, когда станут подносить, потеряешь все. А тебе есть что терять. – Олег Леонидович отставил фужер. – У Михал Семеновича есть все мои координаты. Окончишь школу. Позвони. Я тебя не забуду. Захочешь, поработаем. А может, и сработаемся
Вот такая история случилась у нашего Маргулиса много лет назад. К сожалению, а, может быть, и, к счастью, без дальнейшего продолжения.
Глава шестая
Судьба.
И пожалуй, это был самый яркий,
А жизнь у Миши в, дальнейшем, поначалу, складывалась довольно однообразно.
Окончил училище. Распределился в местный театр миниатюр, приписанный к той самой филармонии. В те годы надо было непременно отработать там, куда направит руководство. Так вот, распределился Мишаня, погастролировал пару лет по городам и весям нашей великой Родины. И заскучал. В коллективе джазом не пахло. Сиди за кулисами с такими же, как и он, бедолагами, между контрабасом, фортепьяно и кларнетом, тот еще составчик. Да, ударника забыл. Как же это я ударника-то забыл. Так вот сиди и озвучивай, вернее, музыкально сопровождай представление. В афише так и было написано. «Музыкальное сопровождение». И перечень фамилий всех музыкантов. Отработал Маргулис положенные два года. Плюнул. Уволился. И отправился в свободный полет. Однако, ненадолго. Надо было работать и как-то, зарабатывать. Делать было нечего. И пошел он в ресторанные музыканты. Благо, подвернулся счастливый случай. Нет, не в какой-то, задрипанный ресторанишко типа «Поплавка». А в новый шикарный, только что открывавшийся, ресторан «Центральный».
А, поскольку, мальчишка, хотим мы этого, или не хотим все-таки был поцелован богом в маковку, хотя, возможно, и сам этого не понимал, то даже в ресторане, нашел свое место. Не сразу, конечно. Но, тут, пожалуй, Мишане повезло. Он был первым, кого пригласили на работу и дали право сформировать будущий состав оркестра, не оркестра, но музыкальную группу, ансамбля. И наш Мишаня постарался. На свой страх и риск, позвал саксофониста из джаз-бенда, того самого, где он когда-то пропадал вечерами. А, надобно сказать, что к тому времени, о котором идет речь, этот самый коллектив, захирел и рассыпался, как это часто бывает в самодеятельности. Везде находятся свои причины. Где-то меняется руководство, где-то, согласно разным директивам, делается акцент на народную музыку, или хоровые капеллы, как в нашем случае, где-то находят другие причины. Но смысл всегда один: «такой хоккей нам не нужен». В общем, факт остается фактом. Музыканты оказались не у дел и с радостью приняли предложение Маргулиса. Так вот. Пригласил он, значит, саксофониста, оттуда же пришел контрабас, ударник, труба и тромбон. А за рояль Мишаня сел сам. Благо, в училище этот инструмент был обязательной дисциплиной, после скрипки, конечно. Вот такой у него получился секстет.
И уж тут, наш Мишаня, развернулся на всю катушку. Или, уж если, не катушку, так на всю свою джазовую тоску, которую носил в душе эти годы.
Но ресторан есть ресторан. И в нем на одном джазе не прокатишь. Что закажут, то и играй. И Маргулис хорошо это понимал. А потому взял солисткой Ларису Пан, из того же развалившегося оркестра. Девчонка обладала чудесным низким контральто, чуть-чуть надтреснутым и необычайно сильным, что немаловажно, потому как ресторанные нагрузки были еще те. И крепкий голос корейской девчонки был как нельзя кстати. Да и внешность у нее была подходящая. В общем, к открытию ресторана у Маргулиса все было на мази.
Вот такие вот дела.
Глава седьмая
И началась у Мишани счастливая жизнь. Джаз-секстет стал пользоваться успехом. В городе о нем заговорили. В дни, когда играли музыканты, в зале яблоку негде было упасть. Все столики забиты, и на улице толпа желающих попасть внутрь. Пришлось даже напечатать входные билеты, которые раскупались на месяц вперед.
Мишаня, не то, чтобы летал по жизни, к земле он был привязан крепко, но, эйфория, не покидала его даже ночью, когда он, полностью опустошенный очередным выступлением, вновь и вновь проживал, в своей холостяцкой постели, события минувшего дня.