Две жизни, том 1, часть 1
Шрифт:
Мне не пришлось договорить фразу до конца. Он бросил кий и стремглав выбежал из комнаты.
Я едва успел крикнуть сопровождавшему меня верзиле:
"Задержи". Чувство тоски сжало моё сердце: я опять не сумел выполнить возложенную на меня задачу.
Отправляя меня, И. напомнил, как безумно любит турок сына. А посему мне следовало его подготовить. Я очень хорошо всё понял; но получилось, что на деле я оказался бессилен пролить мир в сердце человека.
Я помчался вниз, но как ни спешил, настиг обоих, когда верзила, услышавший моё "задержи", широко расставил ноги и руки и загородил своим громадным телом дорогу.
Турок,
Он уже готовился вызвать команду, чтобы связать турка, но сильные руки И. удержали его, и на непонятном мне языке он тихо, но внятно и повелительно произнёс всего лишь два слова.
Точно сражённый молнией, турок опустил голову. Он смертельно побледнел, и две огромные слезы скатились по щекам.
Повернувшись к капитану, И. со свойственной ему обаятельной вежливостью принёс глубокие извинения за поведение своего друга. Он объяснил, что пароксизм этот был вызван беспокойством за больного сына: отец, потеряв голову, вообразил, что сын его умер и его не допускают к трупу.
– Я могу понять, что необузданный темперамент может совершенно вывести из равновесия не закалённого воспитанием человека. Но дойти до драки с младенцем — это граница, у которой здорового мужчину следует считать преступником, — отчеканил побледневший капитан спокойным звенящим голосом.
Тут пришлось объяснить, что турок и не думал бить меня. И я изложил, как было дело, признав себя полностью виновным в неумении подготовить отца, чем и был вызван этот грубый инцидент.
– Это, мой юный друг, не инцидентом называется, а немного иначе, — ответил мне капитан, нежно коснувшись прекрасной рукой моей бедной головы. — Я прошу вас, Лёвушка, пройти к больному и побыть с ним, пока мы разберём случившееся в моём кабинете.
– Умоляю вас, капитан, — прошептал я, схватив его руку, — не придавайте этому значения. Я ведь очень ясно объяснил, что причиной всему только я сам. Сейчас мы начнём привлекать внимание публики. Ведь вы выпили со мной "на брудершафт", а сейчас говорите мне "вы". Неужели ваша любовь ко мне была похожа на те цветы, что вянут от грубого прикосновения.
Должно быть, я производил жалостливое впечатление; капитан чуть улыбнулся, велел верзиле проводить меня в каюту к туркам и оставаться там, пока не возвратится И.
Казалось, капитан задержал и ослабил удар; тем не менее, шёл я с трудом, привалившись к верзиле, и едва смог опуститься в кресло. Всё плыло перед глазами, мне было тошно, и я сознавал, что едва удерживаюсь от стонов.
Не знаю наверняка, долго ли я так просидел. Мне чудилось, что снова разыгралась буря, что меня швыряет в разные стороны, что я вижу чудесное лицо склонившегося надо мной дивного друга Флорентийца...
Я проснулся, ощущая себя сильным и здоровым, и первое, что я увидел, было печальное и бледное лицо
– Что-нибудь случилось? — спросил я, совершенно забыв все предшествовавшие обстоятельства.
– Слава Аллаху! — воскликнул он. — Наконец-то вы очнулись, и я больше не чувствую себя убийцей.
– Как убийцей? Что вы говорите? Почему я здесь? — вопрошал я. — Где И.? Что же всё-таки случилось? — И я сделал попытку привстать.
– Ради Аллаха, лежите спокойно и не разговаривайте, — сказал мне турок. — От моего несчастного удара у вас поднялся жар, появились бред, рвота, и вас перенесли сюда. Здесь же лежит и сын мой, у него началась гангрена. Три дня И. не отходил от вас обоих. Пару часов назад он объявил, что вы оба вне опасности, и оставил меня караулить вас. Не пытайтесь встать. Вы привязаны ремнями к койке, чтобы не двигаться. И. приказал, если вы проснётесь в его отсутствие, ослабить ремни, но не позволять вам двигаться. Левушка, простите ли вы когда-нибудь моё ужасное поведение? Не в первый раз дохожу я до полной потери контроля над самим собой. И всякий раз причиной моего бешенства является любовь. Когда капитан хотел посадить меня в карцер за драку на пароходе и я пытался ему объяснить, что любовь к сыну свела меня с ума, он иронически спросил: "Кому нужна такая любовь, которая порождает ревность, скандалы и тяготы вместо радости и облегчения?" Я всё понимаю. Понимаю сейчас и ужас того, что сын, мною обожаемый, боится меня, скрывает даже боль свою, — значит, не видит во мне друга...
– Напрасно, отец, ты так думаешь, — раздался внезапно голос с соседней койки. — Я по глупости скрывал от всех свою рану, думая, что и так пройдёт. Зная хорошо, что ты выше всех достоинств в человеке ценишь полное самообладание, я хотел уберечь тебя от лишнего разочарования во мне; потому что я хорошо знаю, как сводит тебя с ума любая тревога за любимых. Именно моя преданная дружба заставила скрывать от тебя рану. Я много раз уже убеждался, что мои неумелые попытки подойти к тебе ближе раздражают тебя, отец. Только одна мать умеет говорить с тобой во все моменты жизни...
Молодой турок замолчал, и на лице его отразилось мечтательное выражение, глаза заблестели от слез. Очевидно, образ матери, перед которой он благоговел, увёл его далеко отсюда.
Я представил себе эту женщину, прожившую целую жизнь рядом с эдакой пороховой бочкой. Я невольно сравнил со старшим турком себя и понял, глядя на себя со стороны, как тяжелы в обыденной жизни невыдержанные, дурно воспитанные люди.
Я стал "Лёвушкой-лови ворон" и представил себе безвестную женщину, умевшую — в хаосе жизни и бурях страстей — так хорошо воспитать сына. "Кто она, его мать?"
– Мать! Ах, если бы ты, сынок, знал, сколько выстрадала твоя мать в своей молодости от припадков моей ревности! Сколько раз я грозил ей ножом! Но в ней никогда не было страха; она только защищала тебя, чтобы ты ничего этого не видел.
Дверь внезапно и резко растворилась. Я увидел капитана и И. Лица обоих были по обыкновению энергичны, но необычно бледны и суровы. И. склонился ко мне и тихо спросил;
– Слышишь ли ты меня, Лёвушка?
Я улыбнулся, хотел было поднять руку, чтобы ответить на ласковое прикосновение, но ремни мешали мне шевелиться. Мне казалось, что я громко смеялся, когда отвечал ему. На самом деле я едва прошептал: "Слышу", и почувствовал себя очень утомлённым.