Две жизни
Шрифт:
— Ну, тогда держи, — и пастух опять сунул Вениамину Александровичу руку и вышел.
В отличие от городских покупателей, сельские хорошо знают друг друга, поэтому магазин для них является еще и местом встреч, где они могут сообщить последние новости, посоветоваться, пройтись на чей-либо счет. Часто случается, что в разговор вступает продавец, и тогда все, кто есть в магазине, начинают слушать с преувеличенным вниманием, и ахать, и охать, и смеяться, чтобы как можно лучше выразить свое уважительное отношение
— Эт все так, так, — говорил продавец старухе, навалясь грудью на прилавок. — Но, однако, Лукерья, и то поимей в виду, если и впредь так будет, то навряд ли Клавдея допустит его обратно. Не из таковых она, не из таковых, чтоб обратно в хомут лезть.
— Верно, верно, Василий Петрович, — угодливо соглашалась старуха, — тут уж так. Так, вот уж верно-то!
— Но бросим взгляд с другой стороны, — любовался сам на себя продавец. Был он в очках, с большими залысинами, круглый и крепкий. — А куда деваться Клавдее без него?
— Верно, верно... Вот уж истинно, — тут же согласилась старуха.
И все остальные старухи закачали головами, удивляясь уму и прозорливости продавца.
— Хотя, если опять же посмотреть с другой стороны-то... — продавец откинулся к полкам и поднял палец.
Но тут вмешался Вениамин Александрович.
— Вы бы одновременно с разговорами и работали, — сказал он.
Все обернулись к нему.
— А ты кто такой, что лезешь не в свое дело? — сказала одна из самых старых старух, с обвислыми плечами.
— Эт так, эт так, — согласился продавец. И этим словно дал команду — старухи накинулись на Вениамина Александровича.
— Ездют тут всякие!
— Гляди-ка, слова не скажи! Беженец, а туда же!
— Все вот такие и есть они! Тьфу!
— Эт так, эт так, — подкинул жарку продавец, но все же стал отпускать покупателей.
Одни уходили, другие приходили.
— Буханку хлеба, — сказал Вениамин Александрович, когда очередь дошла до него.
Продавец заглянул под прилавок и достал буханку с черной отвалившейся коркой.
— У вас что, все такие? — спросил Вениамин Александрович.
— Какие привезли, такие и есть.
— Тогда еще одну, — процедил Вениамин Александрович. Как он ненавидел сейчас и этого продавца, и старух, которые набросились на него, и пастуха, пожавшего ему руку. Он даже обтер пальцы. «Скобари!» — выругался в душе он.»
Продавец нагнулся и, пошуровав там, достал еще такую же горелую буханку.
— Безобразие! — вскричал Вениамин Александрович.
— Эт так, эт так, — неприязненно глядя на него,
Дома Елизавета как увидала сожженный хлеб, так тут же и спросила:
— Ты чего, уж не повздорил ли с продавцом?
— Сделал замечание, чтоб не болтал, а работал.
— Да зачем же ты полез? Тьфу ты! Ведь теперь придется мне завсегда ходить самой, иначе доброго хлеба не едать. Да и то навряд смилостивится. Знает, поди-ка, что ты у меня живешь... Знаешь что, — Елизавета отчужденно взглянула на постояльца и часто-часто заморгала, — съезжай-ка ты отсюда!
— То есть как это? — растерялся Вениамин Александрович.
— А так, что съезжай от меня куда хошь... И чтоб сегодня!
— Да ты постой, постой...
— Нечего мне стоять. Давай отсюдова! К тебе, как к беженцу, пожалели, а ты тут... Ну тебя. Давай, давай!
— Но ведь я еще до конца месяца не дожил...
— А вот забирай свои и деньги, не больно-то и нужны. Давай, давай! Больно-то нужен ты здесь!
Вениамин Александрович криво усмехнулся.
— Ну что ж...
Через полчаса он шагал к автобусной остановке.
— Милый ты мой! — неожиданно донеслось до него. Это звал к себе Сиделец, но Вениамин Александрович только махнул рукой в его сторону. И потрусил к остановке. К ней подходил автобус.
Перед выездом из деревни дорогу пересек своим четким шагом Миша, свернул под прямым углом к телеграфному столбу и приложил ухо.
Это было последнее, что неприятно резануло Вениамина Александровича. «Слава богу, все позади», — облегченно вздохнул он. И подумал о том, что еще не конец лета, еще можно успеть в другую деревню, в хорошую. «Другие находят, и я найду. А эта плохая. Да, плохая», — утешал он себя.
За окном мелькали кусты, потянулось торфяное болото, его сменил лес, и вдруг открылись поля — просторные, покрытые свежей зеленью. Им не было конца и края. Они раскинулись по обеим сторонам дороги, и казалось, машина плывет в этом зеленом море. И все эти поля были того самого колхоза, из которого уезжал Вениамин Александрович. Да, это были его земли. Это он понял из оживленного разговора пассажиров. И тут его осенило, что кто-то же все это сделал: вспахал землю, засеял ее зерном, семенами. Ведь не само же взошло! А он не узнал этих людей, даже не полюбопытствовал, хотя и видел их фотографии на Доске почета. Конечно, надо бы познакомиться с ними, увидеть их в процессе труда, но откуда он мог знать, что они столько земли обработали... И тут Вениамина Александровича охватило чувство беспокойства, даже тревоги, — стало не по себе от мысли, а что, если сидящие с ним рядом в автобусе догадаются, кто он! Но нет, никому до него не было дела. И он успокоился.
А автобус шел и шел и все дальше увозил его от деревни с непонятным названием Кятицы.