Две Жизни
Шрифт:
– Ну, кого же сейчас колют ваши писательские шила? А, мой меньшой вас занимает. Ну, этот ещё не трудится. Маменька будит его утром, собственноручно подавая в постельку шоколад. Меньших обычно считают младенцами, даже если они уже перещеголяли опытом стариков. Обнимемся, Лёвушка. Я вижу, вы пришлись по сердцу моей царственной розе Босфора, а это бывает редко.
Я едва мог ответить на его объятие, да и то только потому, что И., подошедший к Жанне, сжал мою руку и шепнул: "Думай о Флорентийце".
Когда все снова сели, когда подали торты
Анна, тихо говорившая с И., повернулась ко мне, и её чёрные глаза пристально на меня посмотрели.
– Ах, Анна, как я несчастен. Хоть бы скорее кончился этот бесконечный обед. И зачем это люди едят так много. Мне положительно кажется, что с самого приезда в Константинополь я только и делаю, что ем да сплю. Да ещё наблюдаю, как я схожу с ума, – жалобно сказал я.
Её нежная рука погладила мою, лежавшую на колене руку, и она ласково сказала:
– Лёвушка, придите в себя. Я всем сердцем вам сочувствую. Мне так хотелось бы чем-нибудь быть вам полезной. Смотрите на меня как на самую близкую, любящую сестру.
Голос её был так нежен, столько доброты лилось из её глаз, что я не мог этого выдержать. Уже подступало к горлу рыдание, но я заметил придвинувшуюся ко мне руку И. и на клочке бумажки увидел пилюлю Али. Я схватил пилюлю, как якорь спасения, быстро проглотил её и, к своему облегчению, услышал шум отодвигаемых стульев.
Гости разбрелись по балконам и гостиным, где уже подавали чёрный кофе по-турецки.
Я молил И. не оставлять меня одного и поскорее уехать домой. Мы вместе с князем вышли на балкон, где сверкало алмазами звёзд тёмное небо и, казалось, прошёл дождь, так как капли дрожали кое-где на деревьях и особенно сильно благоухали цветы.
– Вот она, южная благоуханная ночь. Но если ты думаешь, что видишь капли дождя, то ошибаешься. Это Строганов приказал полить деревья, цветы и дорожки, чтобы не было так душно. Ты хочешь уехать. А разве тебе не хочется послушать игру и пение Анны. Не будь эгоистичен, – сказал, понизив голос, И. – Ты ведь понимаешь, что без нас Анне будет тяжелее. Неужели ты не увидел, что великая сила чистой любви и воли помогла мне защитить её от этого адского турка.
– У меня к вам очень большая просьба, доктор И., – внезапно сказал задумчиво молчавший всё время князь.
– Я буду более чем рад служить вам, князь, – очень живо отозвался И.
– Видите ли, я всё ищу какую-либо возможность отплатить вам за вашу доброту ко мне и моей жене. И все способы, которые я перебираю, мне кажутся вульгарными. Но вот как будто я нашёл один, хотя тут, более чем когда-либо, меня можно упрекнуть в эгоизме. К вам должен приехать друг. Вряд ли ему будет приятна суета отеля. В моём же большом и пустом доме есть две комнаты с совершенно отдельным входом.
Рядом с этими комнатами пустуют ещё три. Я уже сговорился со Строгановым и начал их отделывать.
Для спутника вашего друга есть комната в бельэтаже, имеющая сообщение со всем домом. Как видите, я уже всё обдумал. Не откажите мне, перед скорой разлукой, в счастье видеть вас своими гостями.
Голос князя был тихий, почти молящий. И. близко подошёл к нему, подал ему руку и сказал :
– Какую бы форму я ни придал моей благодарности, наибольшей радостью будет сказать, что редко человеческая помощь приходит так кстати и вовремя, как ваше предложение. Мы с Лёвушкой устали от отеля, а наш друг уже давно нуждается в отдыхе. От всех нас благодарю. Мы будем очень рады пожить в вашем тихом доме, так как задержимся здесь, вероятно, ещё около месяца.
– Какое это для меня счастье, – воскликнул князь. На пороге балкона выросла женская фигура, и я узнал Жанну, звавшую нас пить кофе. Что-то меня в ней поразило, и я только при свете понял, что она переоделась. На мой вопрос, зачем она это сделала, она сказала мне, что в Константинополе принято, чтобы на парадных обедах дамы к кофе меняли туалеты.
Действительно, я увидел Строганову в лёгком платье сиреневого цвета, что шло к её волосам, но составляло резкий контраст с её кожей. Быть может, это было и хорошо, но мне не понравилось.
Я стал искать глазами Анну, мысленно решая, в чём бы я хотел её видеть. И ни в чём, кроме белого, мне не хотелось рисовать себе её очаровательную фигуру.
Как же я обрадовался, когда увидел её в том же туалете. Осмотрев платье Жанны, со множеством мелких оборочек ярко-зелёного цвета, я вдруг сказал ей:
– Я не парижанин, я просто ещё не видавший света мальчишка. Но на вашем месте я ни в коем случае не надел бы это вульгарное платье. Первый ваш туалет был скромен и мил, он был только рамкой для вас. А вот эта зелень, она убила вас и кричит о дурном вкусе. Ради Бога, не делайте шляп в таком стиле. Вы разгоните высший свет и соберёте в свой магазин базар.
– Это потому, – чуть не плача отвечала мне Жанна, – что первое платье я выбрала сама, а второе мне подарила мадам Строганова.
К нам подошли князь и И., и мы сели в уголке пить кофе. На диване, за центральным столом, сидела Анна, а возле неё на кресле зловещий да-Браццано.
Он, не сводя с неё глаз, что-то говорил. Лицо её было холодно, точно маска легла на него, закрыв всякую возможность читать её душевные движения. Только раз глаза её поднялись, обвели комнату и с мольбой остановились на отце. Он сейчас же отошёл от своего кружка и сел на диван рядом с нею.
– Ну, друг доченька, хочу выпить чашку кофе, налитую твоими милыми руками, – улыбаясь, сказал он ей.
Анна встала, чтобы налить ему кофе, а я снова увидел в глазах турка бешенство и ненависть. Но он улыбался и глотал свой кофе, вполне владея собой.