Две
Шрифт:
…Атакует. Дымко едва успевает поймать чудовищной силы удар.
Взволнованно бубнит где-то английский комментатор.
— Нельзя так его подпускать! — резко говорит спортивный чиновник, сидящий справа от меня. — Он допрыгается!
Обнимаю себя за плечи.
Не подпускай его близко! Не подпускай!
— Тут достаточно пропустить один удар, — рассудительно говорит чиновник. — Один удар пропустить и все, спускай воду…
Я не люблю чиновников.
Конец раунда. Виктор плюхается на стул в своем углу ринга, и его закрывают от меня чужие спины. Поднимаю глаза, смотрю
Сигнал к продолжению боя. Все начинается снова.
Пытаюсь слушать, что говорит мой спортивный чиновник. Если верить ему — Дымко все делает не так. Он расслабился. Он недооценивает противника. Он слишком низко держит руки. Он ждет непонятно чего. Он уже десять раз мог провести атаку…
И Виктор проводит атаку, но кофейный человек отражает удары, уклоняется, переходит в контрнаступление. Чиновники справа и слева от меня кричат и даже как-то поскуливают от напряжения; Виктор с кофейным стоят обнявшись, как лучшие друзья, и не могут выпустить друг друга, тогда белый человечек небрезгливо берет их за плечи и растаскивает, расцепляет, как вагоны расформированного состава…
Наконец-то гонг.
Елена
Комментатор говорит, что после второго раунда бойцы перестали оправдывать ожидания. Что нету яркого, зрелищного бокса. Что слишком много проволочек, связываний и попыток измотать друг друга. И что неизвестно, между прочим, как проявит себя Дымко в поздних раундах, а ведь все дело идет к тому, что будет борьба на измор…
Зачем я вообще включила телевизор?!
— «Зачем я ушла из дому? — плачет улитка. Я верю в вечную жизнь, конечно, вы правы…»Лена
…Закладывает уши от крика и свиста. Шахматы?!
Уже девятый раунд, оба измотаны, у Виктора на скуле наливается краской кровоподтек.
Мой спортивный чиновник и другие спортивные чиновники, справа и сверху от меня, матерятся. Их ругательства тонут в общем шуме.
Виктор атакует. И атакует снова.
Я ненавижу его противника. Я ненавижу блестящего мулата с руками до земли. Я готова выскочить на ринг и перегрызть ему горло.
— Дай ему! Дай ему, Витька! Врежь ему!
На трибуне напротив тоже прыгают и орут.
— Убей его! Врежь ему! Давай!
Не знаю, слышит ли он мой голос в этом реве. Куда там…
Елена
Мельком вижу трибуны.
Успеваю заметить грузную чернокожую даму, потрясающую кулаками, мужчину в расстегнутом — нет, расползающемся под напором темперамента пиджаке, и еще одного толстяка, и еще одну пожилую бабищу в вечернем платье, азартно молотящую воздух… И вдруг — ее, с яростными глазами, с разинутым в свирепом крике ртом.
Секунда. Мгновение. Могло и показаться…
Лена
Десятый
У Виктора рассечена бровь. У мулата наливается на лбу гематома.
Я охрипла.
Мой спортивный чиновник сидит, закрыв руками лицо. Нервишки шалят.
Когда Виктор вдруг подается вперед, я не успеваю ничего понять. Над рингом взлетает фонтан чужого пота; голова кофейного мулата мотается назад и вбок. Он отступает на шаг; Виктор бьет еще раз. Рефери бросается, как белая чайка на помощь птенцам…
Мулат отступает еще и осторожно, будто боясь ушибиться, ложится на пол.
Виктор вскидывает руки над головой и оборачивается ко мне лицом.
Он смотрит мне в глаза или это только кажется?
От сполохов бело. Как будто над головой моего победителя бушует ненормальная беззвучная гроза.
Елена
Выключаю телевизор.
Вижу себя в темном пустом экране. Свое отражение, слегка искривленное неровным стеклом.
Вытаскиваю из бара початую бутылку коньяка.
«Душа к губам прикладывает палец Молчи! Молчи! И все, чем смерть жива И жизнь сложна, приобретает новый, Прозрачный, очевидный, как стекло, Внезапный смысл»…Подхожу к окну.
Там, снаружи, утро. Солнечный столбик едва просачивается через цветную ночь моих витражей.
Осторожно берусь за лепесток большого цветка. Тяну; витраж пленочкой отходит от стекла, и в образовавшуюся щель тычется лучик света, ложится мне на щеку.
Прижимаюсь к стеклу лицом.
Лена
Я обладаю сокровищем.
А сокровище время от времени обладает мной.
Мы отдыхаем на чьей-то вилле. Не помню уже, чьей. Здесь павлины и водопад, и в кроне дерева над нами сидит, наверное, снайпер. Отстреливает папарацци.
Теперь готова поверить во все, что угодно.
Павлины выпрашивают что-то, как голуби на улице. Мы бросаем им арахисовые орешки, и еще изюминки, выловленные из мороженого. Мы бросаем камни в ручей. Мы купаемся в водопаде, как герои какой-нибудь мелодрамы.
Время от времени мы по очереди подползаем к стоящему на траве ноутбуку и просматриваем последние новости.
Новость одна. «Защитил чемпионский титул… победа нокаутом».
— Ты когда-нибудь был в нокауте?
Молчит. Улыбается.
— На что это похоже?
— Говорят, — он потирает скулу, — что это, как выключенный свет… Как будто становится темно, и ты уже лежишь на полу… Вот и все.
Глажу его по коротко стриженым волосам:
— А ты звереешь?
— Что?
— Ты звереешь на ринге? Ты хочешь его убить?
— Нет… Зачем? Я же рассказывал тебе это просто комбинация ходов… Это шахматная партия.
Недоверчиво мотаю головой:
— Непохоже…
Улыбается.
— Ты знал, что завалишь его в одиннадцатом раунде?