Двенадцать подвигов Рабин Гута
Шрифт:
Если бы среди путешественников нашлись истинные ценители древней архитектуры, то они могли бы наслаждаться видами Дельф бесконечно и поездка к Олимпу точно накрылась бы медным тазом. Но, по счастью, таковых в их пестрой компании не наблюдалось. Гомер уже бывал здесь не раз и просто хрюкать от восторга давно замучился. Немертею ничего, кроме правдоборства, не интересовало. Ну, разве что какие-нибудь шмотки на лотках. Однако, к вящей радости Рабиновича, караван добрался до города слишком поздно, и рынок был уже закрыт.
Если Геракл и бывал раньше в Дельфах, что выяснить не удалось по причине неожиданно свалившегося на него скудоумия, то в данный момент меньше всего интересовался красотами архитектуры. Впавшему в детство герою надоело
Несмотря на поздний час, на улицах Дельф оказалось полно народу. Причем народу повально пьяного и абсолютно без намека на присутствие хотя бы ППС, не говоря уже об ОМОНе. Сердобольный Жомов хотел было это упущение исправить и уговорить друзей разогнать парочку-тройку самых шумных групп, да только Сеня воспротивился. Рабинович заявил, что размяться Ваня сможет и в кабаке, а если уж ему так не терпится погоняться по улицам за пьяными идиотами в туниках вместо штанов, то он может заняться этим в полном одиночестве, поскольку лично Рабинович с Поповым и прочими собирается пить вино из амфор и не откажется при этом плотненько закусывать.
– Ни фига себе. Ну вы молодцы, – тут же возмутился Ваня. – Значит, меня в наряд отправляете, а сами бухать идете?
– Так это не я, это ты предложил, – усмехнулся Сеня.
– Вот только не нужно пургу гнать, – окончательно обиделся Жомов. – Что я, дурак, по-твоему, чтобы такую ерунду молоть? Хрен ты угадал! Вместе в кабак поедем.
И вновь Гомеру пришлось выступать в роли экскурсовода. Впрочем, по-другому и быть не могло, поскольку именно в качестве проводника его и взяли в дорогу. Поэт несколько секунд задумчиво смотрел по сторонам, а затем уверенно выбрал центральную улицу, ведущую прямо к храму Аполлона, объяснив, что на площади, перед храмом, и находится лучший в Дельфах постоялый двор. Однако не успели они проехать и двадцати метров, как из-за угла высыпала огромная толпа полуголых греков в каких-то невообразимо идиотских масках и полностью перекрыла дорогу. Мужчины и женщины были пьянее, чем Попов после литра самогонки. Они распевали песни, подозрительно похожие на стихоплетства Гомера, и прямо на проезжей части занимались настоящим непотребством – играли в «ладушки». Геракл, увидев это, дико захохотал и попытался сбежать из колесницы, но Андрюша вовремя успел его поймать и, отвесив хорошую затрещину, усадил на место. Увидев это, Жомов поморщился и грозно посмотрел на толпу, перегородившую дорогу:
– Это что за сброд такой? ОМОНа давно не видали?
– Вот уж не знаю, видел ли кто-нибудь из них Амона, – пожал плечами Гомер. – А этот сброд называется Обществом любителей Диониса. Они тут вакханаются потихоньку.
– Ни хрена себе, потихоньку. Да за такое «потихоньку» пятнадцать суток без базара дают, – возмутился дисциплинированный Ваня и заорал на толпу: – А ну, разойдись! Мать вашу… к моей теще на практику!
Крик Жомова никакого воздействия на распоясавшееся общество алкоголиков-любителей не оказал. Судя по всему, никто из толпы даже не заметил, какую страшную участь приготовил их родителям Иван. Омоновца это, естественно, огорчило, и он тут же собрался провести среди попавшихся под руку эллинов воспитательную беседу при помощи резиновой дубинки, но в дело вмешался Андрюша и все удовольствие Жомову испортил. Вместо того чтобы подождать, пока Ивану не надоест изображать из себя внука Буденного, Попов взял и включил на полную мощность свой природный громкоговоритель.
После его вопля часть разгулявшейся компании
Сильнее всего пострадал двухэтажный коммунальный дом по улице Афродиты Космодемьянской, который по несчастливому стечению обстоятельств оказался прямо на пути ударно-звуковой волны, испущенной Поповым. После встречи с ней у дома обвалился фасад, бесстыдно выставив на всеобщее обозрение внутренности квартир вместе с девицей Н., почему-то именно в тот момент принимавшей ванну на грудь. Стыдливо покраснев, девица кокетливо улыбнулась и, сказав: «Совсем охренели, менты поганые!» – скрылась в соседней комнате. Подробности о происшествии смотрите в программе «Итого, и этого!» с Мурзиком Рабиновичем…
– Вот Джельсомино гребаный! – облегченно выдохнул Сеня, едва Андрюша перестал орать. – Еще раз так рявкнешь, я в нашем дежурном «уазике» крышу прорежу и твою пустую голову в дыру вставлю. А потом попрошу шефа тебя из экспертного отдела в штатные сирены перевести.
– Так вот, значит, какие они, сирены?! – восхищенно пробормотал Гомер себе под нос. – Что же, теперь я смогу кое-что рассказать потомкам…
Когда эхо поповского крика заблудилось где-то в колоннах храма Аполлона и появилась возможность заткнуть рот истерично вопящему Гераклу, а заодно и привести в чувство Немертею, впавшую в легкий транс, кавалькада путешественников продолжила свой путь к постоялому двору. К счастью для Дельф, улица впереди оказалась совершенно пустынна, и у Попова просто не возникло шанса устроить городу слегка урезанную версию гибели Помпеи.
В дальнейшем вечер обошелся без приключений, если не считать, конечно, того, что трое друзей никак не могли привыкнуть к выходкам Геракла. Впавший в детство сын Зевса то норовил попасть куриной ногой точно по лысине пожилого грека, что сидел за соседним столиком, то старался плюнуть с пяти метров в амфору с вином, а под конец ужина и вовсе принялся гоняться за античной официанткой, доказывая, что эта бедная, ни в чем не повинная девушка является его няней и просто обязана провыть ему на ночь хоть одну колыбельную песню.
В итоге Геракл под конвоем Немертеи был отправлен в снятые на ночь комнаты, что в свою очередь послужило причиной новой трагедии. Сеня Рабинович, оставленный без предмета воздыхания, опечалился настолько, что даже отказался пить и ушел в свой номер, обозвав подвернувшихся под руку Жомова с Поповым алкашами и безмозглыми идиотами. Жомова эти ласковые прозвища не впечатлили, а вот у излишне ранимого Попова они вызвали приступ депрессии. Андрюша, в свою очередь, обозвал Жомова с Рабиновичем идиотами и ушел в свою комнату, сказав на прощанье, что лучше в одной ванной с барракудой купаться, чем с Сеней и Ваней в одном отделе работать.
Гомер, который и до этого таскался за Поповым, как будто скотчем приклеенный, увидев душевное состояние своего предполагаемого учителя по вокалу, посчитал несопоставимым с честью великого античного поэта оставаться в обществе его обидчика и покинул помещение следом за сэнсэем. Ваня таким демаршам друзей поначалу страшно обрадовался, решив, что теперь ему по крайней мере больше выпивки достанется, но оказалось, что задаром только уксус сладкий, а вот в одиночку пить – как-то даже и не весело. На всякий случай Жомов осмотрелся по сторонам, надеясь если не выпить, так хоть подраться с кем-нибудь, но ни одной достойной кандидатуры в пределах видимости не оказалось, а гонять мух монтировкой Ваня как-то не привык. Горестно вздохнув, Жомов забрал с собой остатки вина в номер и обернулся, чтобы поискать, куда запропастился Горыныч.