Двенадцать рассказов
Шрифт:
Это, правда, не спасло колонну от разгрома, а Борю от неприятностей. Его БМП нарвалась на фугас. Как Боря умудрился вылететь в люк, я так и не понял. Но факт остается фактом - из всего экипажа выжил он один, чтобы поведать нам о красивой наемнице из Италии, инструкторше по стрельбе из гранатомета.
Суббота, 25 февраля 1984 года, 442-й ОКВГ.
Неделю назад Борю, как выздоравливающего, перевели в травматологию, в другой корпус. Его койку убрали, и нас осталось пятеро. Хотя раненые продолжают прибывать из Афгана, к нам в палату уже никого не кладут.
Шираз проникся смыслом интернационального долга и добросовестно выполняет ответственную задачу связного между Витей и гастрономом, что находится по ту сторону забора. Врачи уже давно забыли, чем Шираз болел и как сюда попал. Когда он пришел
Легко сказать: "Возлюби ближнего своего". По отношению ко всем нам это означает одно - оставьте нас в покое. Для Вити это совершенно немыслимо. Нормальный человек в толпе слабеет, Витя же без людей не может. Он постоянно лезет на рожон, проявляя поразительную поисковую активность и агрессивность. Именно такое поведение в первые минуты боя гарантировало ему там, на войне, качественный "отстрел" противника. Здесь же, в госпитале, он всех достал своими "наездами" и уже перешел на общение с местными алкашами, частенько забывая, кто он и где находится. Его мозг пылает как костер и ему больше не надо отвечать на вопрос, зачем он живет. В такой ситуации становится возможной любая глупость со стороны Вити, внутреннее сознание которого протестует, и энергия его безрукого тела бушует как штормовые волны. Когда он исчезает надолго, мы посылаем за ним Шираза.
Нас с Серегой уже пару раз свозили для примерки на протезный завод, что на улице Бестужевской. Мы уже пережили первый шок от своих кожно-шинных протезов. При виде этих уродливых конструкций из металлических полос, грубой кожи и набора шнурков с ремнями, понимаешь, что ты потерял на самом деле. Надежда на помощь со стороны умирает и, как это ни цинично звучит, главным человеком, чьи интересы я должен сейчас соблюдать, становлюсь я сам. Поэтому такие поездки единственный для меня шанс отвлечься и посмотреть город. Вид города в окно госпитального автобуса сильно отрезвляет. Как все больные мы воображаем, что суть решения наших проблем в нашем выздоровлении. Это иллюзия словно оконное стекло - мы видим выход сквозь него, но оно же и отделяет нас от выхода.
Леха решил учиться играть на гитаре. Гитару ему принесли пацаны с его двора на Лиговке. В честь Дня Советской Армии ему полностью освободили от гипса левую ногу и правую руку. На правой ноге оставили жесткую лангету, а левую руку и всю грудь снова одели в гипсовую рубашку. У него появилась возможность сидеть. Праздник Леха встречал в новых молочно-белых доспехах, которые мы мигом расписали пожеланиями и украсили всевозможными орденами. Витек подарил от себя лично "Орден за выживание" - кем-то разрубленный пополам юбилейный рубль. Он с такой силой вдавливал своими культями кусок металла с гербом в еще мокрую гипсовую повязку, что мы не на шутку испугались, как бы Витек не перестарался и не занес эту благодарность в еще плохо зажившую Лехину грудь навечно.
У Лехи три пулевых ранения в грудь и ключицу. Ноги он сломал, когда падал в горную речку. Его история банальна и печальна. Собственно, как и у каждого из нас. Будучи старшим в группе, сержант Леха поперся со своим табором под Новый год в кишлак за бакшишом. Нагрузившись, при выходе из кишлака они напоролись на народных мстителей. Огрызаясь до последнего, прикрывая отход своей группы, он, простреленный насквозь, почти в беспамятстве свалился в горный поток. Его подобрали наши ниже по течению. Услышав стрельбу в кишлаке и увидев плывущие по реке пачки презервативов и блоки сигарет, бойцы соседнего батальона разумно решили ждать появления и самого Деда Мороза. Холодная вода остановила кровотечение, сохранив остатки жизни в нашпигованном свинцом теле Вити. Сейчас все страшное для него уже позади. Мама и папа частенько навещают его, и вкус к жизни с каждым новым днем просыпается в его истосковавшемся по движениям теле.
У моего соседа по койке Сереги нехорошая привычка с отягчающими обстоятельствами: он много молчит и столько же курит. Его ленивое презрение и пофигистическое неудовольствие проявляется в плохо скрываемом желании "отмочить" какую-нибудь гадость. Короче, упрямство и амбиции сделали свое дело. Старшая сестра отделения, сдавшись, сама принесла ему персональную
Скука, отсутствие возможности самостоятельно передвигаться рождают атмосферу безнадежности, ограниченную неведением о нашем завтра. Мы просыпаемся в одних и тех же стенах, единственное окно маячит в глазах, как плащ матадора. Мы в ловушке у настоящего. Не нужно торопиться - времени вполне достаточно: у нас есть завтра, и послезавтра...
Обыденность - вот та занавеска, что скрывает от нас реальность нашего положения. Мы стали рабами изумительной способности увязать в собственных слабостях. В нас стремительно накапливается усталость друг от друга. Мы глубоко пропитаны давно ставшей нашим обычным состоянием пассивностью, которая более опасна, чем сигареты Сереги и "зигзаги" Витька. Все это очень похоже на страшную болезнь, неприятную и коварную. Причину болезни выявить несложно, и сами мы прекрасно понимаем: данное заболевание - ничто иное, как следствие нашей неуверенности и даже страха перед завтрашним днем, проистекающее из сегодняшнего нашего положения.
Пятница, 27 июля 1984 года, 442-й ОКВГ.
Завтра я уезжаю домой. Дембель!!! Я пробовал начать писать о сегодняшнем дне, но не смог написать ни слова. И только через несколько мучительных часов из меня полился поток чего-то непристойного. Подробности наших отношений в последнее время слишком мерзки и унизительны.
Мы окончательно удалились друг от друга. Это началось до того, как нас перевели в четвертое отделение травматологии. Меня мутит от Витиных разговоров и его попыток поделиться с каждым "своим счастьем". Я уже давно изменил свою повседневную жизнь - каждый день для меня есть лишь то, что он есть. И я не коллекционирую ничего лишнего только затем, чтобы потом освобождаться от этого. Витя откровенно отдыхает, когда мы с Серегой сбиваем культи в кровь, преодолевая первое препятствие - восемнадцать ступенек, отделяющих первый этаж госпиталя от тротуара. В госпиталь постоянно прибывают новые пацаны с Афгана. Из нашей палаты в госпитале остаются только Витек и Леха.
Борю вылечили и признали годным к строевой. Он уехал в отпуск к маме набираться сил. Серегу положили в стационар при протезном заводе. У него возникли проблемы с кожей: постоянные потертости и раздражение.
Леха уже самостоятельно передвигается по госпиталю. Его гипсовая рубашка, покрывающая руку и грудь, еще удерживает его от прыжков через забор. Наши надписи на ней почти стерлись. Только Витькин разрубленный рубль, приклеенный суперклеем с "Электросилы", блестит как прежде. Теперь эту железку уже невозможно отодрать от Лехиной брони.
Шираз ушел на дембель, оставив Витю наедине с собственными проблемами. Обстоятельства заставили Витька что-то делать самому, проявлять инициативу. Но у нас уже не хватает терпения не исправлять то, что он пытается сделать самостоятельно. Все только и делают, что указывают ему на промахи, забывая о его былых победах и заслугах. Витя ждет от нас то, что привык получать от Шираза, взявшего на себя его обслуживание. Но мы, раскусив Витины фирменные трюки, пытаемся воспроизвести их сами, выбивая клин клином. Он сильно прибавил в весе, почти каждый день напивается к отбою. Постоянно теряет свой искусственный глаз. От его зигзагов устали все: замполит госпиталя, главный хирург и мы. Витек без стыда и совести игнорирует вызовы на примерку новых протезов. Я понимаю, две пластиковые кисти в черных перчатках - не замена рукам, а набор крючков для таскания сумок и держания лопаты - не повод для гордости даже для нормального мужика, не говоря уже о Вите.