Двенадцать стульев
Шрифт:
– Четыре стула из дворца. Ореховые. Мягкие. Работы Гамбса. Тридцать рублей. Кто больше?
К Остапу быстро вернулись вся его решительность и хладнокровие.
– Ну, вы, дамский любимец, стойте здесь и никуда не выходите. Я через пять минут приду. А вы тут смотрите, кто и что. Чтоб ни один стул не ушел.
В голове Бендера созрел план, единственно возможный при таких тяжелых условиях, в которых они очутились.
Он выбежал на Петровку и направился к ближайшему асфальтовому чану. Еще саженей за десять он увидел молодого человека, расставлявшего треногу фотографического аппарата. В котле сидели беспризорные. Как только они увидели, что их тесную группу собираются сфотографировать, они стали защищаться.
289
…треногу с клап-камерой… – Имеется в виду массивная складная фотокамера (от нем. klappen – складывать), объектив которой перед съемкой выдвигали из корпуса. При публикации весь фрагмент, связанный с работой двух фотокорреспондентов от слов «Еще саженей за десять…» и до «одобрительный смех расходившейся публики…» – был изъят.
Из гущи собравшейся толпы лениво вышел фотокорреспондент конкурирующего журнала. Беспризорные смотрели на него безо всякой приязни, но толпа волновала фотографа, как тореадора волнуют взгляды красавиц. К тому же он был тонкий психолог. Он подошел к детям, дал на всю компанию полтинник, и уже через минуту беспризорные чинно сидели в котле, а фотограф общелкивал их со всех сторон.
– Мерси, – сказал он по привычке, – готово.
Его проводил одобрительный смех расходившейся публики.
Тогда в деловой разговор с беспризорными вступил Остап.
Он, как и обещал, вернулся к Ипполиту Матвеевичу через пять минут. Беспризорные стояли наготове у входа в аукцион.
– Продают, продают, – зашептал Ипполит Матвеевич, – четыре и два уже продали.
– Это вы удружили, – сказал Остап, – радуйтесь. В руках все было, понимаете, в руках. Можете вы это понять?
В зале раздавался скрипучий голос, дарованный природой одним только аукционистам, крупье и стекольщикам.
– С полтиной, налево. Три. Еще один стул из дворца. Ореховый. В полной исправности… С полтиной – прямо. Раз – с полтиной прямо.
Три стула были проданы поодиночке. Аукционист объявил к продаже последний стул. Злость душила Остапа. Он снова набросился на Воробьянинова. Оскорбительные замечания его были полны горечи. Кто знает, до чего дошел бы Остап в своих сатирических упражнениях, если б его не прервал быстро подошедший мужчина в костюме лодзинских коричневатых цветов. [290] Он размахивал пухлыми руками, наклонялся, прыгал и отскакивал, словно играл в теннис.
290
…в костюме лодзинских коричневатых цветов… – Польский город Лодзь был одним из крупнейших центров текстильной промышленности Российской империи. Однако в данном случае речь, вероятно, идет о весьма специфической продукции, наподобие уже упоминавшегося «контрабандного товара», изготовленного в Одессе на Малой Арнаутской улице: из Лодзи по России распространялись наидешевейшие готовые костюмы, для них использовалась ткань местного производства, имитация добротного английского сукна, по фасону и расцветке лодзинские костюмы тоже были сходны с модными английскими, потому владельцы лодзинских подделок обычно воспринимались как претендующие на респектабельность при отсутствии средств.
– А скажите, – поспешно спросил он Остапа, – здесь в самом деле аукцион? Да? Аукцион? И здесь в самом деле продаются вещи? Замечательно!
Незнакомец отпрыгнул, и лицо его озарилось множеством улыбок.
– Вот
Незнакомец, виляя толстенькими бедрами, пронесся в зал мимо ошеломленных концессионеров и так быстро купил последний стул, что Воробьянинов только крякнул. Незнакомец с квитанцией в руках подбежал к прилавку выдачи.
– А скажите, стул можно сейчас взять? Замечательно!.. Ах!.. Ах!..
Беспрерывно блея и все время находясь в движении, незнакомец погрузил стул на извозчика и укатил. По его следам бежал беспризорный.
Мало-помалу разошлись и разъехались все новые собственники стульев. За ними мчались несовершеннолетние агенты Остапа. Ушел и он сам. Ипполит Матвеевич боязливо следовал позади. Сегодняшний день казался ему сном. Все произошло быстро и совсем не так, как ожидалось.
На Сивцевом Вражке рояли, мандолины и гармоники праздновали весну. Окна были распахнуты. Цветники в глиняных горшочках заполняли подоконники. Толстый человек с раскрытой волосатой грудью в подтяжках стоял у окна и страстно пел. Вдоль стены медленно пробирался кот. В продуктовых палатках пылали керосиновые лампы.
У розового домика прогуливался Коля. Увидев Остапа, шедшего впереди, он вежливо с ним раскланялся и подошел к Воробьянинову. Ипполит Матвеевич сердечно его приветствовал. Коля, однако, не стал терять времени.
– Добрый вечер, – решительно сказал он и, не в силах сдержаться, ударил Ипполита Матвеевича в ухо.
Одновременно с этим Коля произнес довольно пошлую, по мнению наблюдавшего за этой сценой Остапа, фразу:
– Так будет со всеми, – сказал Коля детским голоском, – кто покусится…
На что именно покусится, Коля не договорил. Он поднялся на носках и, закрыв глаза, хлопнул Воробьянинова по щеке.
Ипполит Матвеевич приподнял локоть, но не посмел даже пикнуть.
– Правильно, – приговаривал Остап, – а теперь по шее и два раза. Так. Ничего не поделаешь. Иногда яйцам приходится учить зарвавшуюся курицу… Еще разок… Так. Не стесняйтесь. По голове больше не бейте. Это его самое слабое место.
Если бы старгородские заговорщики видели гиганта мысли и отца русской демократии в эту критическую для него минуту, то, надо думать, тайный союз «Меча и орала» прекратил бы свое существование.
– Ну, кажется, хватит, – сказал Коля, пряча руку в карман.
– Еще один разик, – умолял Остап.
– Ну его к черту. Будет знать другой раз!
Коля ушел. Остап поднялся к Иванопуло и посмотрел вниз. Ипполит Матвеевич стоял наискось от дома, прислонясь к чугунной посольской ограде.
– Гражданин Михельсон! – крикнул Остап. – Конрад Карлович! Войдите в помещение! Я разрешаю!
В комнату Ипполит Матвеевич вошел уже слегка оживший.
– Неслыханная наглость! – сказал он гневно. – Я еле сдержал себя!
– Ай-яй-яй, – посочувствовал Остап, – какая теперь молодежь пошла. Ужасная молодежь! Преследует чужих жен! Растрачивает чужие деньги… Полная упадочность! – И, вспомнив блеющего незнакомца, спросил: – А скажите, когда бьют по голове, в самом деле больно?
– Я его вызову на дуэль.
– Чудно! Могу вам отрекомендовать моего хорошего знакомого. Знает дуэльный кодекс наизусть и обладает двумя вениками, вполне пригодными для борьбы не на жизнь, а на смерть. В секунданты можно взять Иванопуло и соседа справа. Он бывший почетный гражданин города Кологрива [291] и до сих пор кичится этим титулом. А то можно устроить дуэль на мясорубках – это элегантнее. Каждое ранение безусловно смертельно. Пораженный противник механически превращается в котлету. Вас это устраивает, предводитель?
291
…бывший почетный гражданин города Кологрива… – В Российской империи почетные граждане были привилегированным сословием, по социальному статусу предшествующим дворянству, Кологрив же – уездный город Костромской губернии – в предреволюционной фельетонистике считался, как и упоминаемый ранее Новохоперск, символом провинциальной глуши, захолустья.