Двенадцать
Шрифт:
В день, когда меня выписали, за мной приехали родители Сергея и взяли с собой Лира. Он вертелся, как волчок, в ожидании встречи со мной. Я по нему очень скучала. В больницу собакам вход запрещен. Но однажды, когда я уже шла на поправку, Сергей привез с собой Лира. В больницу с ним он не входил, просто стоял у машины и держал его на руках. Я помахала им из окна, улыбаясь. Было так приятно. Хотелось погладить Лира по голове и поцеловать в его острую мордочку и холодный нос. Он у меня чисто-белого цвета, как снег… прекрасный, самый
Его отец подарил мне с душой. Он тоже любил животных, как и я. Как и Сергей, как и его родители. Только мама моя его не любила. Она вообще никого не любила. Даже своих любовников. Она просто спала с ними, коротала время в отсутствии отца. По сути, она любила только себя, хотя и эта любовь мне казалась призрачной. Она – несчастная женщина, которая не знает себе цену, не знает любви матери к ребенку, и мою не принимала, как и любовь отца не воспринимала всерьез. А отец ее любил.
Что ни говори, мать у меня видная женщина. Младше отца на десять лет. У нее от природы белокурые волосы, светлые глаза, великолепная фигура, за которой она тщательно следила. Вкус в одежде тоже имелся. Он у нее врожденный. Видимо, мне он передался от нее. Только пользовалась я им, вкусом, когда мне стукнуло восемнадцать, а моя любовь к Сергею самая что ни на есть – настоящая, в двенадцать лет. Это было не просто физическое влечение, нет. В первую очередь – это влечение души к душе, – самой красивой, сильной и независимой.
У каждой женщины есть в жизни мужчина, за которого не просто можно умереть, а хочется умирать. А может, и не у каждой он есть. У моей мамы он был, – это мой отец. Только она этого не оценила. А мой отец полюбил вновь. И его нынешняя жена, еще моложе моей матери. Разница у отца с Тамарой Васильевной пятнадцать лет, но они живут душа в душу. Отец доверил свое сердце еще раз, не боясь, что его могут снова втоптать в грязь. Он – сильный мужчина. И Сергей был чем-то на него похож. Но я полюбила его не за это, а… А разве любят за что-то? Любят просто. Любят душой… сердцем… любят и все.
– Ну, готова, маленькая? – Сергей сел передо мной на корточки и щелкнул указательным пальцем по кончику носа. Он часто так делал: щелкал по носу или просто целовал в нос. Когда я была маленькой, ему нравилось смотреть на меня снизу вверх, часто садясь передо мной на корточки. Он делал это для того, что бы я чувствовала себя высокой. Не в росте, а в подрастающей личности.
– Готова.
– Тогда, идем? – Сергей поднялся на ноги и протянул ладонь, в которую я вложила свою.
Выйдя из больницы, Лир сорвался с места и кинулся ко мне. Как же он подрос!
Я попыталась поднять его на руки, но для меня он был тяжел. Вертелся вокруг ног, прыгал, лаял. Какой же он хороший! Как можно было выбросить такое чудо на улицу?
Я очень часто вспоминала тот момент, когда Лир оказался выброшенным на улицу любовником мамы. Мой песик сидел на мокром асфальте и впитывал грязь в свою белую шерстку, которая вмиг стала запачканной слякотью и холодными каплями дождя. В ту ночь разгуливал ледяной ветер, пронизывающий
Интересно, что думают животные в такой момент, когда их выбрасывают, как ненужный мусор? Ненавидят? Нет. Они продолжает любить своего хозяина, хоть и бывшего. У них всегда добрые и доверчивые глаза, которые смотрят тебе в рот и ловят каждое слово; смотрят в глаза и встречаются с твоим взглядом – улыбаются. Только тот, кто любит животных, замечает такое. И не прав тот, кто говорит, что животные не умеют улыбаться. Умеют. И любить умеют, и жалеть, и просто быть рядом. Всегда. Безвозмездно.
– Соскучился по тебе! – Сергей погладил Лира за ухом.
– Я тоже соскучилась, – прошептала Лиру, глядя в глаза. Он медленно моргнул в ответ. Мой Лир, мой любимый Лир!
Немного покатавшись по городу, мы поехали домой. Сергей с родителями планировали оставить меня у себя, пока не приедет мой отец. Евгений Николаевич так и сказал:
– Машенька, до возвращения папы поживешь пока у нас. И когда он будет снова уходить в плаванье, будешь жить у нас.
– А… мама? – Я видела, как у Сергея заходили желваки на скулах. Он никогда не уважал мою мать и вообще женщиной ее не считал.
Как-то раз, когда я была старше, он сказал, что называть себя настоящей женщиной может та, у которой есть любящий ее мужчина, и которого любит она. Любит не словесно или телесно, духовно. Это глубокая связь, которая трансформируется в нить, опутывающая обоих.
Я тогда запомнила это, а позже, поняла: настоящей женщиной я стала рядом с ним.
– Я думаю, она не будет против, – сдержано ответил Сергей, и далее мы ехали молча.
Но моя мать оказалась против.
– Что вы себе позволяете? Это мой ребенок, и жить она будет в моем доме! Я вызову милицию!!!
– Марина, по-моему, уже давно стало понятно, что времени у тебя на свою дочь нет…
– Не тебе судить, Орлова!
Моя мать завидела подъезжающую машину Евгения Николаевича к дому и, мгновенно выпорхнула на крыльцо. Ее поведение удивило всех. Она никогда не заботилась обо мне. Так и не став настоящей матерью, она играла в нее при моем отце. Но долго играть эту роль она не могла.
– Я хочу к Сереженьке, – Я протянула детские ручки к Сергею, и он уже готов был взять меня на руки, как мать больно отдернула меня. Я споткнулась, и чуть не упала.
– Ей больно! – Слова Сергея были сказаны очень громко, на момент, оглушив писк матери.
– Она больше не будет ходить к вам в гости! Это моя дочь и будет слушаться меня! – Она потащила меня к дому, а я начала плакать.
***
– Сергей, стой! – Орлов-старший схватил сына за плечо, но тот вырвался и пошел за нами. – Успокойся! – Евгений Николаевич стал на пути Сергея и перегородил ему путь.
– Успокоиться? Как с такой стервой можно успокоиться?!