Дверь на двушку
Шрифт:
– Чего болтать? Идем! – И Штопочка пошла к шлагбауму.
Родион, планировавший подобраться по-тихому, попытался затащить ее за дерево, но опоздал. Штопочку уже заметили, и Родиону ничего не оставалось, как просто идти с ней рядом.
Охотники и егерь смотрели настороженно. Но, видно, девушка в телогрейке и ее спутник опасными им не показались. Егерь поднырнул под шлагбаум и преградил им путь:
– Куда?! Нельзя! Охранная зона!
– Нам нельзя, а этим можно? – Штопочка кивнула на охотников из джипа. Те стояли тесной настороженной группой.
– А с этими я сам разберусь! – сказал егерь и, видя, что Штопочка собирается перемахнуть через шлагбаум, попытался сгрести ее за ворот.
Штопочка врезала ему в челюсть. Верзила осел на землю. Мужичок с борсеткой кинулся к «Ниве». Внешне неспешно раскрутив завязанный вокруг пояса бич, Штопочка сделала им широкое просторное движение – и бич обвил бегущему ногу. Штопочка дернула, и он упал.
– Лежать и думать! – приказала она, подкрепив свои слова длинным ударом вдоль спины.
Верзиле егерю одного удара, как видно, было недостаточно. Он поднялся, трогая челюсть.
– Не вздумай! – сказал Родион устало.
Заросший егерь качнул головой, что-то медленно соображая.
– Остынь! – повторил Родион.
Егерь покосился на кабину «Шишиги», где у него осталось ружье, но к кабине не побежал, а неспешно вынул нож. Хлопок бича прозвучал как пистолетный выстрел. Нож выпал. Не дожидаясь, пока верзила его поднимет, Родион дважды врезал ему. Верзила свалился. Он лежал моргал, злобно глядя на Родиона, но не вставал. Что-то подсказывало ему, что лучше не подниматься. Родион подошел к «Шишиге», вытащил из кабины ружье и разрядил его.
– Это было последнее предупреждение. Еще хоть выстрел отсюда услышу – тебе конец!
Верзила угрюмо молчал.
– Эй, ты, как там тебя! Мы заплатили за охоту! – с угрозой произнес кто-то.
Родион повернулся. За его спиной стоял тот молодой, из приехавших на джипе. Карабином он пока не угрожал, но держал его так, что можно было легко им воспользоваться. У его спутников ружья были пока в чехлах, и они их не извлекали. Не хотели проблем. Хотели просто сесть в джип и уехать. Этот же рвался в бой.
– С тем, кому вы заплатили, разбирайтесь сами. Охотиться здесь нельзя. Это заказник, – сказал Родион.
– А тебе что за дело? Зверья много развелось. Контроль численности.
– Правда, что ли? В Подмосковье если какой-то контроль и нужен, то только контроль численности контролирующих численность, – хмыкнул Родион.
Глазки ретивого зарыскали по лицу Родиона.
– Что ты сказал?! А ну поднял руки! Живо! – взревел он, вскидывая карабин.
На нерпи Родиона полыхнул лев. Прежде чем охотник дотянулся до предохранителя, Родион выхватил у него карабин и узлом завязал дуло. Потом забросил его в кусты. Лицо у парня побледнело. Он хорошо представлял, какая сила нужна, чтобы проделать такое с оружейным стволом.
– Значит, ты охотник! Отдохнуть на природе решил, –
Родион наклонился, поднял нож егеря, выбитый у него из руки бичом Штопочки, и вручил его парню. Тот поначалу испугался его брать, но потом вцепился в нож и выставил его вперед, защищаясь.
– Взял нож? – спросил Родион. – Отлично. Нож у тебя теперь есть. А вот и вилы… Не идеально, конечно, но при должной сноровке сойдут за рогатину!
Он сдернул вилы с борта «Шишиги», где они крепились рядом с лопатой, и бросил их к ногам парня.
– Зачем? – заикнулся тот, по-прежнему держа в вытянутой вперед руке нож, чтобы Родион к нему не приближался.
– Сейчас ты отправишься в… Где мы последний раз бродили? – Родион повернулся к Штопочке.
– Мы много где бродили, – лаконично отозвалась она.
– Ну где на медведя напоролись?
– А, это у Ханты-Мансийска, – сказала Штопочка.
Переноситься с помощью сирина в разные точки карты – одно из немногих шныровских преимуществ. Конечно, нужно, чтобы на месте можно было зарядить нерпь, а то с обратной дорогой возникнут сложности.
– Вот! Я как раз про это! Не исключено, что ты окажешься нос к носу с крупным бурым медведем. Не забудь другой конец вил в землю упереть, когда медведь на тебя пойдет. И это, кстати, байка, что медведь перед нападением встает на задние лапы, подставляя горло и грудь. С какой радости он будет в лесу врагу сердце и горло подставлять? Это цирковые мишки так обниматься лезут. Чаще он бросается на четырех лапах, и невероятно быстро. Ну а если вдруг раздумаешь геройствовать – отходи назад медленно и по диагонали. Но это еще до того, как колоть начнешь! Потом поздно будет! Главное: ни в коем случае не беги! Удачи тебе, боец, и доброго отдыха на природе!
Парень тупо и недоверчиво слушал, но в вилы вцепился, как до этого в нож.
Родион больше не обращал на него внимания:
– Помнишь тушу задранного лося? Где мы его в прошлый раз видели? Представила? Давай!
Он взял Штопочку за руку, а свободную ладонь положил на вилы, за которые упорно держался горе-охотник. Что-то полыхнуло. Первый раз тускловато-молочно, словно заполняя пространство по контуру, а во второй раз ярко. Парню бы бросить вилы и отскочить, но он продолжал дергать их к себе.
Когда слепящий контур погас, стало видно, что охотник исчез. Штопочка уставилась на свою нерпь, сирин которой был теперь совсем тусклым.
– Никак не привыкну, что так можно, – сказала Штопочка.
– Можно! – подтвердил Родион. – При двух сильно заряженных сиринах. Еще месяц назад было бы нельзя. Сейчас при сильной закладке можно.
Он обошел шлагбаум и короткой дорогой направился в чащу. Вспомнив о чем-то, остановился и повернулся к остальным охотникам и егерю: