Дверь с той стороны
Шрифт:
Он не смог закончить фразу, да у нее и не было конца. Именно тут общий гул должен был прервать его – и действительно прервал.
– Это вы бросьте, – осуждающе сказал Еремеев. – Мы все тут играем в одну игру. Так что пусть бегает вся команда.
Остальные поддержали его.
– Понимаю, – промолвил Нарев по-прежнему нерешительно. – Но пусть лучше ответственность будет на мне, зачем распределять ее на всех?
Он говорил и внутренне радовался тому, как точно он говорит и как чисто выстраивается продуманная им линия событий – и одновременно печалился тому, что не разучился еще так говорить и продумывать. «Ради них ведь это, – подумал он, оправдываясь перед собой, – а может быть, перед Милой, которая теперь глядела на него, и надежда была в ее взгляде.
– Нет, – сказал Истомин. – Вы неправы. Мы не страшимся ответственности и хотим знать то же, что и вы.
– Право, не знаю… – пробормотал Нарев. – Это так неожиданно…
– Вы жестоки, – сказала актриса, готовая заплакать. – Почему вы думаете только о себе?
– Ну, что вы, – обескураженно проговорил Нарев. – Я не дал повода…
Он ждал. В игре было два выигрыша, и раз уж он сел за стол, он хотел получить оба. Он ждал, и наконец Мила вошла в разговор.
– Послушайте, – тихо сказала она, краснея и опустив глаза, – если бы хоть Валентина не было здесь, а то что же – словно раздеваться перед всеми… Я виновата перед вами, это я рассказала. Но думайте обо мне, что хотите – я сделала это ради всех. Мы все верим вам…
«Люди, – подумал Нарев, глядя мимо сразу же потускневшего Еремеева. – Люди, как нужна им надежда и как хочется быть обманутыми ради нее! Нет, я решил правильно. Теперь – к делу».
Он вздохнул.
– Ну, будь по-вашему… – сказал он, как бы преодолевая внутреннее сопротивление. – Я нашел это почти случайно. Я не ученый, как вы знаете, и всегда думал, что не могу открыть ничего нового. Но я в силах найти что-то, уже существующее, на что никто не обращает внимания. И мне удалось… Хочу, однако, предупредить вас: я не знаю, как вернуться на Землю. Точнее – не знаю, как сделать это немедленно, сейчас. – Он продолжал уже быстро, словно увлекшись: нельзя было позволить им разочароваться, утратить интерес. – До сих пор ни одна экспедиция не встречала, как вы знаете, звезд, которые состояли бы из антивещества. Но ведь это относится только к тем светилам, вблизи которых мы побывали. Вам известно, что по излучению, по свету нельзя определить, из чего состоит небесное тело: и вещество, и антивещество испускают энергию в виде одинаковых квантов. Во Вселенной множество светил, о которых у нас нет сведений такого рода. И вот в записях одной старой экспедиции мне удалось обнаружить…
Он рассказывал, обращаясь поочередно то к одному, то к другому из сидящих за столом. Кофе стыл в чашечках – все забыли о нем, все слушали жадно, стараясь добыть надежду из каждого слова. Все, что ощущали эти люди, было написано на их лицах, Нарев читал их легко, как дирижер партитуру, и ясно видел, где следовало усилить звучание главной темы, где сделать фермату, где – паузу.
– …Итак, все говорит за то, что это – антизвезда. Я не сам пришел к такому выводу, он содержится там, в записи. Вы спросите: что может дать нам звезда – энергии у нас и так достаточно… Однако дело в том, что это – звезда класса «О», одиночная, как раз такая, какие, по статистике, чаще всего обладают планетными системами. А если звезда такого класса обладает развитой планетной системой – на это в отчете есть определенные указания, – то как знать, нет ли там жизни, нет ли цивилизации?..
Он сделал паузу. «Популярное изложение – великая вещь, – думал он, переводя дыхание. – То, что в науке еще обозначается тремя вопросительными знаками и оговаривается многими «если», в изложении популяризатора звучит, как давно свершившийся факт, сомневаться в котором просто неприлично…» И в самом деле, Нарев выбрал подходящее время для изложения своей гипотезы: физик мог бы возразить ему – но Карачарова как раз и не было среди них, а и окажись он тут – вряд ли его стали бы слушать. Он, конечно, затеял бы спор – для него важнее была истинность результата, тогда как для Нарева главное заключалось в процессе действия, а от того, что он выдавал за истину, требовалась лишь
– Можно, конечно, сказать, – продолжал Нарев, – сырые, умозрительные заключения, спекуляция. Но есть одно обстоятельство, которое делает такие предположения обоснованными. Если эта звезда и в самом деле идет к нам из соседней галактики, то спрашивается: какая же сила могла сорвать ее с места и направить в миллионнолетнее путешествие через межгалактические просторы? Я думаю… даже больше: я уверен, что это не просто стечение обстоятельств – это разум и только разум.
Все одновременно вздохнули: слова Нарева были логичны и ослепительны. А он не давал своим слушателям времени пережить все постепенно – он вел их дальше, дальше.
– Посмотрим теперь, что может помочь нам в тех условиях, в которых мы оказались. Земля не в силах решить основную задачу: вернуть нас в нормальное состояние так, чтобы при этом не нанести вреда никому другому. Очевидно, это под силу лишь более высокой цивилизации, которая, развиваясь, неизбежно преодолеет и этот научно-технический барьер. Итак, нам нужна высокоразвитая цивилизация. С другой же стороны, если это будет цивилизация, построенная на базе обычного вещества, то мы не сможем наладить с ней никаких контактов: с Землей у нас хоть общий язык и образ мышления, а там мы далеко не сразу начнем понимать друг друга, не вдруг сможем объяснить, в чем заключается наша нужда. По моим представлениям, это возможно лишь при личном контакте; но как раз с цивилизацией земного типа – я говорю о веществе – мы такого контакта не установим. Следовательно, нам нужна цивилизация, во-первых, высокоразвитая и, во-вторых, состоящая из антивещества. Явление, думается мне, необычайно редкое – нам ведь вообще неизвестны иные цивилизации. И вот есть основания полагать, что судьба подарила нам как раз то, в чем мы нуждаемся. Об антивеществе я уже сказал. А что касается уровня этой предполагаемой цивилизации, то вспомните, что нам еще не под силу направить движение нашего светила по своему желанию, превратить его во флагмана эскадры планет, пересекающих бесконечный мир. Они же, по-видимому, смогли сделать это!.. Вот что мне удалось найти, и над этим мне хотелось еще подумать, прежде чем призвать вас, – он сделал паузу, – лететь туда!
Несколько мгновений стояла тишина.
– Лететь туда… – прошептала актриса.
– Вы молодец, честное слово! – крикнул Истомин. – Нет, какой молодец! И молчали!
– Если бы удался другой вариант, – проговорил Нарев, – мои находки оказались бы ни к чему, а слава мне не нужна.
– Ведите нас! – вскричала актриса. – Мы следуем за вами!
Нарев поднялся и стоял, ожидая, пока все умолкнут.
– Корабль поведет капитан, – сказал он. – Но чтобы говорить с ним, я должен знать, что все вы согласны со мною и что каждое слово, которое я скажу ему, будет высказано от имени любого из вас. Могу ли я рассчитывать на это?
Возгласы «Да!» были ему ответом.
– В таком случае, – сказал Нарев, – я иду к нему сейчас же.
Выслушав Нарева, капитан несколько минут молчал, глядя на выключенный экран обзора. Глядел так внимательно, словно на диске уже полыхала обетованная звезда, окруженная роем цветущих планет.
– Мое мнение вас интересует? – спросил он наконец.
Нарев едва заметно улыбнулся:
– Может быть, вы – или кто-нибудь другой – смогли бы разубедить людей. Даже наверное. Но что вы предложите им взамен?
Капитан ответил не сразу:
– Взглянуть правде в глаза. Принять реальность такой, какова она есть.
Нарев кивнул.
– Так и думал, что вы это скажете. Ничего иного вам и не оставалось. Но истина, капитан… Порой это Медуза Горгона. Помните – из античной мифологии. Взглянувший на нее обращается в камень. И это в лучшем случае: камень сам по себе хоть не проявляет активности. Правда – яд: в малых дозах она лечит, в больших – может убить или свести с ума.
– А что вы скажете людям, когда внушенные вами надежды рухнут?