Дверь в преисподнюю
Шрифт:
Его соратники не особенно понимали, к чему барон клонит, однако на всякий случай согласно кивали.
Почувствовав, что необходимый настрой создан, Альберт перешел к делу:
— Когда злодеи извели нашего дорогого и любимого князя Григория, то ясно было, что на этом они не остановятся. И теперь подтверждаются самые худшие предчувствия. Нашим врагам недостаточно того, что мы пошли на самые решительные перемены, открыли храмы и понемногу вводим базарное хозяйствование. Им нужна власть. A наша задача — не допустить этого. И не потому что власть так уж нужна нам самим, а лишь для того чтобы не
— Слушаю! — вскочил Гробослав. Он не входил в состав Семиупырщины, но был приглашен как ответственный за погребение Марфиных костей.
— Ну, решили вы, где хоронить? — спросил Альберт.
— Нет еще, — развел руками Гробослав. — Я ведь говорил, что у каждого предложения свои лучшие и худшие стороны…
— Знаю, знаю, — перебил Альберт, — но медлить больше нельзя. Будем хоронить кости уже через неделю и прямо здесь, в Кремле. За эти дни необходимо привести в порядок родовую усыпальницу Шушков, созвать народ со всей Белой Пущи, пригласить иноземных гостей, чтобы весь мир видел, как мы чтим своих невинно убиенных!
— Слушаюсь, — немного испуганно пробормотал Гробослав. — Я тут давеча ходил к усыпальнице и могу сказать, что не настолько уж она запущенная, как мы думали.
— Ну вот и прекрасно, — с удовлетворением кивнул Альберт. — Еще надобно, чтобы при погребении было побольше священников, а надгробное слово сказал будущий правитель Белой Пущи.
— Кто-кто? — не удержался воевода Селифан. — Какой еще правитель?
— Будущий, — повторил барон. И пояснил: — Мы с вами лишь переходное звено. Наша задача — вести государственные дела и в должном порядке передать их новому правителю Белой Пущи, которого изберет Народное Вече. Поскольку князь Григорий не оставил наследника, то его преемника должен назвать народ. — Альберт торжественно поднял перст: — Глас народа — глас божий!
— Ну и кого же народ изберет? — глупо переспросил Гробослав.
— Ясно, что не тебя и не меня, — с досадой ответил барон. — Это должен быть всеми уважаемый человек из старинного и знатного рода… Вы со мной согласны, князь?
Последние слова Альберт обратил к престарелому князю Чарскому, который откровенно клевал носом, слушая бароновы краснобайствования. Однако он поднялся и, чинно поглаживая бороду, произнес:
— Совершенно верно, барон. Старинного и знатного.
— И кого же? — насторожился воевода.
— Кого именно, я еще не знаю, — притворно развел руками барон, — но ясно одно: он не должен очень уж выходить из нашей воли.
(Слово «нашей» барон произнес так, что ни у кого из присутствующих не возникло сомнений в том, чью же собственно волю должен выполнять будущий глава государства).
Тут встал доселе молчавший купец Березка:
— Господин барон, сам я происхождения самого простого, и не мне судить о знатных княжеских родах…
— Ближе к делу, — хмуро перебил Альберт. — Ежели у вас какие соображения, то говорите.
— Ну вот, стало быть, — продолжал Березка, — есть у меня думка насчет одного князя — и родовит он зело, и
— Кто таков? — спросил барон.
— Князь Борис Константиныч Городковский.
— Вот как, — хмыкнул Альберт. — Ну что же, князь Борис Константинович — действительно и уважаемый, и родовитый… Мы подумаем над вашим предложением.
Березка сел на место, и барон Альберт вновь завел свою любимую речь о погребении Марфиных костей:
— Захоронение должно пройти так, чтобы весь мир понял — мы и в самом деле чтим своих великомучеников, а не дурака валяем…
Князь Зарядский наклонился к своему соседу — боярину Степану Мухе:
— Чего это Березка так за князь-Бориса ратует? Всем же ведомо, каков сей князь — пьяница и гуляка.
— Мне доподлинно известно, — чуть слышно зашептал в ответ боярин Степан, — что князь Городковский задолжал Березке кучу денег. Вот он теперь и тщится их вернуть хоть таким способом. Ну а заодно и заполучить своего человечка во главе княжества.
— Неисповедимы твои пути, господи, — тяжко вздохнул князь Зарядский.
Барон же Альберт тем временем торжественно зачитывал тот самый отчет, что накануне демонстрировал Гробославу:
— «Особое расследование не токмо обнаружило в месте тайного погребения останки в количестве трех черепов и пятидесяти восьми иных костей, но и неопровержимо установило, что принадлежат оные невинно убиенной княжне Марфе, дщери князя Ярослава Шушка. Доказательства прилагаются…»
В комнату князя Длиннорукого с воплями вбежал Петрович. Князь уже достал было из потайного места тарелочку с золотым яблочком, готовясь выйти на связь с Белой Пущей, но, завидев, в каком виде Соловей, отложил волшебное устройство в сторону:
— Ну, что там опять случилось?
— У меня пропали ножи! — одним духом выпалил Петрович. И упавшим голосом добавил: — Оба…
Однако Длиннорукий не оценил трагичности положения:
— Ну, подумаешь. Старый ржавый хлам.
— Ты ничего не понимаешь! — топнул ножкой бывший Грозный Атаман. — Их украли коты, чтобы потом, ночью, явиться и меня прирезать!
— Что?! — вытаращился князь. Но, вспомнив слова летописца Пирума, заговорил мягко и заботливо, будто с больным: — Послушай, Петрович, ты просто перетрудился, переутомился. Ляг поспи, а я постараюсь что-нибудь сделать, чтобы коты оставили тебя в покое.
— Ах, они меня доконали! — жалобно простонал Петрович. — И никто не верит!
Проводив Соловья в его комнату, князь Длиннорукий наведался в чулан, где подобрал себе метелку и совок и с этими орудиями вышел на охоту.
— Где же Петрович цапался с котом-то? — пробормотал князь. — Кажется, в первый раз — около горницы, где жил боярин Василий. A потом — возле тронной залы. Или еще где-то? Ну ладно, начнем прямо отсюда.
И Длиннорукий, недолго думая, с кряхтением опустился на колени и стал выгребать вековой мусор из-под старого комода, неизвестно для чего выставленного у стены в коридоре. Однако искомого там не оказалось, и князь прямо на четвереньках пополз вперед по коридору, ловко орудуя метелкой и совком. Однако вскоре он наткнулся на какое-то препятствие, а подняв взгляд, обнаружил, что прямо над ним стоит Виктор.