Дверь в преисподнюю
Шрифт:
— … И тогда он выбежал из амбара и запер дверь. И только утром мы услышали стук и вопли изнутри, а когда открыли, то там оказался наш стражник.
— Прекрасно, — процедил князь Григорий. — По моей вотчине ходит незнамо кто, отпирает амбары своими ключами, а наша милая стража и не чешется. Эдак скоро и меня украдут, и никто не заметит. Сегодня же поменять все замки!
— Будет исполнено, Ваша Светлость, — угодливо закивал Альберт. — Только позвольте вам заметить, что смена замков на дверях всегда почиталась дурным знаком. Вот, помню…
Но
— И провести наистрожайшее разыскание. Этот горе-стражник хоть запомнил, как вор выглядел?
— Он говорит, что в потемках не разглядел. Но по очертаниям изрядно напоминает Вашу Светлость.
— Очень определенная примета, — хмыкнул князь. — Что за амбар и что пропало?
— Двадцать первый, — немного замявшись, ответил барон Альберт. — A что пропало, не могу знать, потому как учет никогда там не проводился.
— A вот это уж совсем худо, — еще больше помрачнел князь Григорий. — В нашем деле без учета никак нельзя. Стало быть, так. Повесить на двадцать первый амбар два, нет, три замка и глаз с него не спускать.
— Я возьму этот вопрос под свой личный надзор, — пообещал Альберт.
— Вот-вот, возьми. И если что, головой ответишь. — Князь ненадолго задумался. — Постой, но я что-то не припомню у нас никого с очертаниями, как у меня. Значит, чужой?
— К нам со стороны никто не проникнет! — бурно запротестовал барон. — Ведь в нашем кремле и стены, и крепостной ров, и стража знаете какая!..
— Знаю, — отрезал князь. — Нынче ночью она проявила себя у всей красе… Погоди, а если это был Грендель, оборотень проклятый?
— Исключено. Наши люди за ним плотно приглядывают, и тут же сообщили бы, если бы он исчез из их поля видимости. — Альберт деликатно прокашлялся. — Ваша Светлость, а не связано ли это, гм, ночное происшествие с появлением здесь князя Длиннорукого?
— Вздор! — бросил князь Григорий. — Длиннорукий удвое меня ниже и удвое толще. Да и слишком он глуп для таких дел. Но приглядеть не мешает — он, хоть и дурак, но до чужого добра ох как охоч. Если, конечно, называть добром тот хлам, что валяется в двадцать первом амбаре.
— Для кого хлам, — вздохнул барон, — а для кого и нет.
— Для Длиннорукого — точно хлам! — самоуверенно перебил князь. — Ну, все у тебя?
— Все. Только вот князь Длиннорукий опять к вам просится. Прикажете впустить?
— Впусти. A сам ступай. И чтоб до вечера запоры сменили!
Угодливо кланяясь, Альберт вышел вон, а на его место заступил князь Длиннорукий.
— Ну, с чем пришел? — хмуро осведомился князь Григорий.
— Чертовски хочется работать, — простодушно заявил беглый градоначальник.
— Похвально, — процедил князь Григорий, — а то у меня тут лодырь на лодыре и лодырем погоняет.
— A я не из таковских, — подхватил Длиннорукий, — я работу люблю. Вот в Царь-Городе с утра до вечера делом занят был!
— По столу плясал? — ехидно подпустил князь.
— Да что ты меня всякий раз этим столом попрекаешь! — слегка обиделся
— Ну, положим, не ты, — хмыкнул Григорий. — Потерпи немного, вот займем Царь-Город, будешь снова при дерьме. То бишь при деле.
— Токмо о том одном и мечтаю! — с жаром души подхватил Длиннорукий. — A вот у тебя, князь Григорий, на конюшне непорядок. Главный конюшенный — осел, в лошадях ни беса не смыслит. Конюхи — то же самое…
— Узнаю, — скривил тонкие губы князь Григорий.
— Чего узнаешь? — слегка опешил Длиннорукий.
— Узнаю своего старого друга князя Длиннорукого. Все у тебя дураки да ослы, один ты умный.
— A что делать, коли так оно и есть, — продолжал царь-городский беглец. — A этот твой душегуб Петрович, так и вовсе олух. Просто умоповрежденный какой-то. Говорит, будто за ним ночью охотится какой-то, прости господи, людоед, а днем какая-то ненасытная баба домогается его плоти. И токмо теперь он спокойно вздохнуть может, поскольку они оба уже неделю как из твоего кремля отъехали.
— Очень мило, — скорбно покачал головой князь Григорий. — Не пойму только, к чему ты эти речи ведешь?
— Назначь меня на конюшню, — попросил Длиннорукий. — Я тебе порядок наведу, у меня же свой конезавод был, я в лошадях собаку съел!
— C чего это тебя, друг мой, на конюшню тянет? — с подозрением глянул на гостя князь Григорий. — Да нет, у меня для тебя другое дельце будет, куда более ответственное. Вот, пожалуй, послезавтра и отправишься.
— A, в Мухоморье? — припомнил Длиннорукий.
— Туда, — кивнул князь Григорий. — И в помощь тебе придам Петровича. В таком деле толковый душегуб лишним не будет.
— Как скажешь, князь, — чуть разочарованно вздохнул Длиннорукий. — Только лучше бы на конюшню…
— A тебе на конюшню путь не заказан, — великодушно разрешил князь. — Заодно и к Петровичу получше приглядишься. Ну ладно, все у тебя? Мне делами пора заняться.
— Все, князь-батюшка, — низко поклонился Длиннорукий. — Извини, что глупостями докучаю.
— Придумаешь чего умного — заходи, — небрежно кивнул князь Григорий вослед Длиннорукому. — Да, не к добру все это, не к добру, — озабоченно пробормотал он, оставшись один. — Может, прав Альберт, надо и за Длинноруким приглядеть…
Сразу после завтрака Александр заперся у себя в покоях, чтобы обсудить с Чаликовой создавшуюся обстановку и план дальнейших действий.
— A может быть, это все-таки вы, уважаемая госпожа Чаликова? — осторожно предположил король, привычно отправляя в рот леденец. — Если следовать тому, что вы именуете логикой, то главный подозреваемый — вы!
— Почему это? — возмутилась Надя.
— Во-первых, вы появились у меня в замке под чужим именем и даже, так сказать, полом. Во-вторых, людоедство началось сразу же после вашего появления. И в-третьих, вы последняя, кто видел Диогена… живым.